Саркис Арутюнов - Гении и злодеи Росии XVIII века

Сибирский вице-губернатор Алексей Жолобов был обвинен в измене и казнен после пыток в Тайной канцелярии. Жолобова сгубила критика некоторых начинаний императрицы Анны, о которых в Петербург из Сибири сообщили доносчики, а также близкая дружба с бывшими «верховни-ками», оспаривавшими в 1730 году безграничность власти царицы в государстве. На следствии к нему, как и ко многим другим обвиняемым из высшей российской элиты тех лет (правитель Восточной Сибири в эту элиту входил), в Тайной канцелярии применили оригинальный «метод»: обвиняя одновременно в замысле государственной измены и в коррупции для личного обогащения.

Еще в мае 1733 года бригадира Сухарева губернская канцелярия посылает в Иркутск для следствия о злоупотреблениях вице-губернатора Жолобова. На эту должность последний был назначен в 1731 году, и почти сразу же в Тобольск и Москву стали поступать на него жалобы. Сенат решает сменить Жолобова К. Сытиным, который по приезде в Иркутск умер. Теперь в борьбу за власть в Иркутске вступили две партии. Враги Жолобова подьячий Татаринов, казачий атаман Лисовский и епископ Иннокентий убедили иркутян просить губернатора назначить вице-губернатором малолетнего сына Сытина под опекой полковника И.Д. Бухгольца. Но Жолобов путем интриг и, опираясь на иркутское купечество, добился для себя нового указа о назначении вице-губернатором, после чего стал мстить своим недругам.

В 1734 году в Иркутск с ротой солдат приехал Сухарев, но Жолобов попытался оказать ему сопротивление. Из указа императрицы следует, что он, «не имея от предер-зостей своих воздержания... обнажил свою шпагу и учинил противность» офицерам, посланным его арестовывать. Но отчаянная попытка устроить дуэль результатов не дала, и Жолобов был арестован. Сухарев по указу губернской канцелярии занял его должность и начал следствие.

Следователь выяснил, что Жолобов «нажил 34 821 руб.», собирая «с народа... лихоимством взятки золотом, серебром и прочим», присваивал часть жалованья казаков, «местных слобод с крестьян учинил на себя сбор, и по книгам явилось в покупке по приказам его, Жолобова, в дом его припасов на 308 руб.». Оказалось, этот преступник-казнокрад отбирал у иркутских дворян «земли и отдавал сам пашенным крестьянам и за то брал с них взятки же».

Сотрудники тайной службы рассуждали так: в Российской империи трудно найти чиновника, губернатора в провинции, не замешанного в мздоимстве (коррупции). И такие высокопоставленные обвиняемые в подвалах Тайной канцелярии, отрицая измену императрице, решались признать свои мелкие по сравнению с этим страшным обвинением личные грешки. Этого оказывалось достаточно для вынесения им смертного приговора за казнокрадство, и не нужно было выбивать и доказывать умысел на измену власти.

Считается, что этот метод придуман тайной службой именно в годы руководства Ушаковым, и срабатывал он наверняка.

Тот же печально известный Алексей Жолобов под пытками твердил: «Воровал, как и все на местах, но императрице не изменял». Теперь уже подследственный надеялся тем спастись, но этим подписал себе смертный приговор. Не помогла ему и попытка затянуть следствие, оговаривая все новых людей, все это все равно печально закончилось и для Жолобова, и для названных им соучастников. Его вина усугублялась поддержкой «верховников», когда его еще не тронули, а также тем, что в момент ареста в Нерчинске вспыльчивый восточносибирский губернатор оказал вооруженное сопротивление и ранил двух арестовывавших его офицеров. Жолобов в итоге был казнен, вместе с ним на Сытной площади Санкт-Петербурга отрубили голову нескольким проходившим по тому же делу о «заговоре Жолобова против верховной власти». В их числе был известный тогда в столице музыкант-песенник Егор Столетов, своеобразный народный бард XVIII века, в его песнях тоже усмотрели политическую крамолу.

В период 1739—1740 годов, уже на закате жизни императрицы Анны Иоанновны, два самых громких политических процесса по делам о государственной измене были проведены Тайной канцелярией. Это были дела семейства Долгоруких и группы кабинет-министра Волынского. И от Долгоруких, и от Волынского с его товарищами Ушаков на следствии, явно по поручению самой императрицы и Бирона, как водится, требовал дачи показаний на Елизавету и ее приближенных.

Расправа с группой бывшего любимца императрицы, известного дипломата и фактически первого министра России при Анне Артемия Волынского, арестованного по доносу в Тайную канцелярию его дворецкого Кубанца о сговоре его хозяина с цесаревной Елизаветой, считается самой позорной страницей правления императрицы Анны и периода бироновщины. Именно с этой эпохой засилья герцога Бирона неразрывно связана фигура князя Ушакова (в годы его активного руководства Тайной канцелярией).

Отдельные историки и романисты именуют эту эпоху еще и «остермановщиной», поскольку Бирон был лишь одним из лидеров этой группы немецких вельмож у трона

Анны Иоанновны наряду с вдохновителем Остерманом, советником царицы Левенвольде, полководцем фельдмаршалом Минихом и другими. В этой придворной группировке состояли кроме немцев и русские по происхождению интриганы, некоторые чиновники членом «бироновской камарильи» числят и самого Ушакова. Но «первый инквизитор» империи здесь скорее исполнитель в руках Бирона, Остермана и других деятелей «немецкой партии», недаром после их падения он станет и для этих немцев на русской службе инквизитором, каким был прежде.

Именно по негласному указанию хитреца Бирона и интригана Остермана тайная служба раздувает политические процессы Волынского и семейства Долгоруких. Таких массовых политических репрессий по масштабным делам об измене Российская империя не помнила с 1718 года, со времен процесса царевича Алексея, суздальских заговорщиков и старорусской оппозиции.

Показания об антиправительственном заговоре группы Артемия Петровича Волынского и Федора Ивановича Соймонова (1682—1780 гг., крупного российского навигатора и гидрографа, исследователя Сибири) подчиненные Ушакова при его личном участии выбивали варварскими методами. Когда фигурантов по этому делу — Волынского, Еропкина и Хрущова — привезли на казнь, у них были перебиты руки и вырваны языки. А чтобы этого не заметили иностранные послы, присутствовавшие при казни, в рот осужденным вставили по деревянному кляпу.

Вот так к процессам по делам истинных заговоров прибавились страницы состряпанных по неочевидным уликам и самооговору под пытками ложные дела. Самые первые прецеденты таких дел в нашей истории встречаются еще в годы стихийного сыска, даже до создания Тайной канцелярии.

Ведомством Ушакова система террора была запущена практически одновременно с началом массовых репрессий в Российской империи, то есть с 1737 года. Сколько до того на Руси было больших городских пожаров, когда целые города с их деревянными строениями выгорали. Но именно московский пожар 1737 года, когда весь центр старой столицы сгорел (по преданию, возгорание случилось из-за забытой в доме нерадивой служанкой свечки), повлек впервые массовый розыск умышленных поджигателей с арестами и применением всего пыточного арсенала. Это был первый прецедент. В мае 1737 года в День Святой Троицы в Москве случился страшный пожар, впоследствии названный Троицким: пострадал Кремль, сгорели дома на Волхонке, Знаменке. Именно во время этого пожара раскололся только что отлитый и еще находившийся в земляной яме Царь-колокол, сгорели и новые Красные ворота.