Константин Писаренко - Тайны дворцовых переворотов

Ломать комедию прекратили тотчас, как только до Петербурга докатилась весть об объявлении Швецией войны. 6 августа в Коллегии иностранных дел прочитали эстафету из Риги об обнародовании в Стокгольме соответствующего манифеста. 8 (19) августа 1741 года секретарь шведского посольства Карл Лагерфлихт официально уведомил российский кабинет о разрыве дипломатических отношений. Таким образом, прогноз принцессы целиком подтвердился. Эмоции у северного соседа взяли верх над разумом, и он с финансового благословения Франции ринулся в атаку, не имея на руках письменных обязательств дочери Петра Великого о компенсации шведскому королевству военных издержек. Похоже, риксрод уповал то ли на легкомыслие русской прелестницы, то ли на некий шведский «авось». Трудно судить. Впрочем, 8 августа молодая дама известила Шетарди о том, что, если «дела примут хороший оборот», перечень обязательств будет подписан. Об отторжении территорий речь не шла. Союзница в тот же день (причем трижды и в присутствии очевидцев) поклялась возместить Швеции денежные потери, предоставлять ей субсидии, распространить на шведских торговцев льготы, пожалованные англичанам, денонсировать договоры с Англией и Австрией, присоединиться к франко-шведскому альянсу, в международных конфликтах защищать в первую очередь шведские интересы. Шетарди ознакомился со списком вечером того же 8-го числа и тогда же рекомендовал французскому министерству согласиться с ультиматумом цесаревны.

Ну что ж, Елизавету Петровну можно было поздравить с успешной сдачей второго экзамена. Первая победа шведов над русской армией спровоцирует волну возмущения на берегах Невы, которая под воздействием агитаторов предприимчивой родственницы регентши быстро перерастет в народную антинемецкую революцию с ясным для каждого итогом. Однако, как мы знаем, Бог любит троицу… 23 августа 1741 года солдаты фельдмаршала Ласси разгромили шведские полки при Бильманстранде. Утром 25 августа генеральс-адъютант Кампенгаузен привез в Петербург радостную весть, воодушевившую и Двор, и трущобы столицы, но не дщерь Петрову. Для нее сия виктория стала весьма неприятным сюрпризом. Случилось то, чего принцесса сильно опасалась и старалась избежать. Вильманстрандская конфузия генерала Врангеля фактически поставила крест на повторении в России Славной английской революции {95} .

Отныне перед энергичной претенденткой открыта только одна дорога – ночной захват Зимнего дворца по Минихову образцу. К сожалению, Фортуна явно не спешила вознаграждать Елизавету за умение выпутываться из сложнейших политических тупиков. Талантливая женщина заветный скипетр получит, но не раньше, чем решит третью, самую трудную задачу: как в качестве монарха-узурпатора организовать стабильное управление государством без риска контрпереворотов, не устанавливая при этом режима превентивных тотальных репрессий в отношении потенциальных заговорщиков. Читатель при желании вправе, закрыв книгу и поразмышляв на досуге, предложить собственный вариант профилактики путчей и сравнить его с тем, что придумала Елизавета. А сейчас нам пора познакомиться с атмосферой, царившей в лагере брауншвейгской четы. Ведала ли Анна Леопольдовна о надвигавшейся угрозе? Готовилась ли достойно предотвратить катастрофу? И вообще, имелся ли у племянницы шанс переиграть любимую тетушку?

Тем, кто интересовался подробностями ноябрьского переворота 1741 года, наверное, памятны высокомерные и уничижительные комментарии большинства историков по адресу матери Иоанна Антоновича. Процитируем некоторые из них. М. А. Корф, 1865 год: «В число причин, способствовавших успеху переворота, нельзя не поставить также ту слепую доверчивость и беспробудную апатию правительницы». К. Валишевский, 1911 год: «Анна Леопольдовна равнодушно или с досадой выслушивала предостережения относительно поведения цесаревны. Только при таких обстоятельствах становится понятной невероятная безнаказанность заговора, который велся в казармах совершенно открыто…» Н. И. Павленко, 1996 год: «Анна Леопольдовна не оценила надвигающейся опасности… допустила целую серию грубейших ошибок». Е. В. Анисимов, 1997 год: «По разным каналам правительство стало получать известия о действительных заговорщиках и их зарубежных покровителях… Самое серьезное предупреждение пришло из Лондона весной 1741 года… Английский посол Финч вручил послание… Остерману и Антону-Ульриху. Оба государственных мужа благодарили, кивали, соглашались, но фактически ничего не сделали. Как известно, в нашей стране никогда и в грош не ставили дружеские предупреждения из-за границы о готовящихся мятежах, войнах, заговорах» {96} .

О каких «грубых ошибках» идет речь? О нежелании Анны Леопольдовны арестовать Лестока, а то и саму цесаревну. Доброхоты несчастного семейства, видно, считают вырванные в застенке у человека признания лучшим средством переломить общественное настроение. Но, во-первых, они подзабыли, что в 1748 году в том же застенке И. Лесток не проронил ни слова о тайных связях с агентами иноземных государей. Причем тогда в отличие от 1741 года на быстрое освобождение из-под стражи доктор не мог надеяться. Во-вторых, грешно историкам не знать истории, которая изобилует примерами обратного, когда ушаты грязи, выливаемые правительством на неугодных, тут же превращались в питательную среду, ускорявшую рост всенародной популярности того или иного лица. Феномен Б. Н. Ельцина хорошо подтверждает это. И упаси бог государственного деятеля с низким рейтингом по совету подобных «посторонних» сажать за решетку неудобного конкурента, пользующегося у публики большим доверием. Храбрец лишь сократит срок своего пребывания у власти. Ведь прежде чем отсылать всеобщего любимца в тюрьму, его надо полностью дискредитировать или в крайнем случае поднять собственный престиж в глазах населения на достаточно высокий уровень.

В 1741 году у Анны Леопольдовны широкой народной поддержки не было. Зато Елизавета Петровна таковой располагала. И к чести герцогини Брауншвейгской, пусть не сразу, но к ней пришло понимание решающей роли общественного мнения. Поначалу принцесса вкупе с мужем и Остерманом не очень беспокоилась из-за откровенно нелояльных поступков обаятельной тетушки. Письмо британского статс-секретаря Уильяма Харрингтона от 17 (28) марта 1741 года, естественно, привлекло внимание хозяев Зимнего дворца. Но информацию о намерении шведов в союзе с французами возвести на престол Елизавету Петровну регентша лишь приняла к сведению.

После консультаций вице-канцлера и герцога Брауншвейгского с Э. Финчем кабинет разумно рекомендовал правительнице не делать резких движений. Продолжая негласный надзор за дщерью Петровой, опекунша царя ограничивалась тем, что старалась не давать августейшей родственнице повода к жалобам. Увы, метода не оправдала себя. Весть об объявлении Швецией войны рассеяла последние иллюзии и окончательно убедила Анну Леопольдовну в бесперспективности пассивного выжидания. Требовалось незамедлительно придумать оригинальные контрходы на опережение. Вот только какие?