Константин Писаренко - Тайны дворцовых переворотов

Впрочем, существовал еще один канал, сигнализировавший о грядущих переменах, – Тайная канцелярия. Туда, естественно, попадали все критики и противники свежеиспеченного регента. Правда, затем узников разделяли на два потока. Первых, тех, что сочувствовали Анне и Антону Брауншвейгским, после обычного допроса пытали на дыбе (например, подполковника Л. Пустошкина, гвардии поручиков П. Ханыкова, М. Аргамакова, И. Путятина, статского советника А. Яковлева). Вторым, выражавшим симпатию принцессе Елизавете, тоже задавали положенные вопросы, а потом, слегка пожурив, отпускали на свободу (среди них конногвардейцы капрал А. Хлопов и рейтар С. Щетинин) {88} . Цесаревна в принципе рассчитала комбинацию верно. Бирон совершил невозможное, став опекуном императора-младенца. Родители царя, хоть и возмутились несправедливым решением Анны Иоанновны, активно бороться за восстановление нарушенных прав не намеревались. Брожение не очень опасное в гвардии полках и в коридорах гражданских учреждений вовремя обнаружили и пресекли. Конечно, напряжение в обществе сохранялось. Оно не перевалило за критическую черту, видимо, потому, что подчеркнуто уважительное отношение герцога Курляндского к дщери Петровой несколько сгладило сильное раздражение петербуржцев внезапным возвышением нахального выскочки из прибалтийского края. Возникшее неустойчивое равновесие давало альянсу реальный шанс аккуратно и быстро подготовиться к торжественной кульминации. Но, увы. Ключевая фигура не учла бесшабашного нрава фельдмаршала Миниха, склонного к авантюрным импровизациям.

Полководец, в середине октября восхвалявший регента, в конце месяца разочаровался в патроне. Если верить адъютанту очаковского героя Манштейну, истинная причина недовольства – непомерные амбиции военного министра, мечтавшего о звании генералиссимуса и абсолютной власти над империей. Однако тщеславие и честолюбие сыграли злую шутку с прекрасным инженером и весьма скверным политиком. Неясно, с чего он взял, будто человек, жестко контролировавший властную пирамиду России на протяжении всего царствования Анны Иоанновны, после кончины покровительницы удовлетворится внешним блеском титула регента, а реальные полномочия уступит кому-то другому, в частности фельдмаршалу? {89}

Тем не менее это факт, впрочем, не самый удручающий. Фатальную ошибку Миних совершил, когда сделал ставку на Анну Леопольдовну, опрометчиво полагая, что защита несправедливо обойденных – залог политического успеха. Отнюдь, ибо в политике удача сопутствует не храбрым рыцарям, а осторожным прагматикам. Фельдмаршалу прежде, чем затевать опасную интригу, следовало хорошенько осмотреться и трезво взвесить потенциал каждого из возможных союзников – брауншвейгской пары, цесаревны, голштинской партии. Требовалось немного внимания, чтобы верно оценить расстановку сил: при всем сочувствии к обиженной матери императора, опереться молодым супругам почти не на кого; сторонников юного немецкого принца в России – раз, два и обчелся. Зато позиции Елизаветы Петровны очень крепки: гвардия предана ей, горожане симпатизируют, во властных структурах велико число приверженцев. Вот она-то сумеет без труда гарантировать генералу надежное политическое будущее, а при отсутствии желания управлять государством – и фактическое главенство над страной. «Ухаживания» Бирона – прожженного царедворца – являлись лишним подтверждением точности данного вывода. Так что фельдмаршалу и иже с ним (Остерману, Менгдену, Головкину, Левенвольде и т. д.) нужно было с предложением о помощи обращаться не в Зимний дворец, а в особняк на набережной Красного канала и подчиниться любому решению хозяйки дома.

Похоже, дочь Петра Великого на подобное здравомыслие и рассчитывала, уповая к тому же на действенность немаловажного фактора – полной законности «воцарения» герцога Курляндского.

Не осмелятся же оппоненты перешагнуть через волю почившей в Бозе императрицы, пренебречь нормами права и стать узурпаторами?! Они должны понимать, что тогда создадут прецедент, который, как бумеранг, рано или поздно поразит их самих. Таков он, промах цесаревны, думавшей о соперниках лучше, чем стоило. Судьба словно нарочно, убедившись в способности принцессы преодолеть первую трудную планку, внезапно подняла ее на более высокий уровень. Елизавета умудрилась на пустом месте сконструировать юридически безупречную процедуру свержения царя-младенца и собственного восшествия на престол. Теперь молодой женщине предстояло утратить хитроумную наработку и вновь поломать голову над той же проблемой: как легитимно низложить малолетнего Иоанна, но уже без поддержки всемогущего регента.

Утром 8 ноября 1740 года Миних отважился на роковой для себя и семьи Брауншвейгских разговор с женой Антона-Ульриха. То ли фельдмаршал догадался, что Бирон, опередив, закрыл ему дорогу во дворец Елизаветы, то ли неутолимая жажда власти просто истощила его терпение. Только министр в ту субботу по окончании высочайшей аудиенции для группы кадет признался Анне Леопольдовне: «…узы долга по отношению к моему государю… привязанность к… родителям государя… отвращение к резкому и самовольному поведению регента… все вместе внушает мне решимость… послужить Вашему Высочеству, вырвать Вас и семейство Ваше из окружающих затруднений… освободить Россию раз навсегда от тирании пагубного регентства». Не искушенная в политике герцогиня намерение своего избавителя одобрила, даже не подозревая о том, какой бедой грозит обоим сия скороспелая «революция». Полководец тут же отправился в Летний дворец на обед к Иоганну Бирону. Тот как раз вернулся от брата – Густава Бирона, жившего на Немецкой (Миллионной) улице, а перед тем царский опекун вместе с мужем принцессы Анны посетил манеж на Адмиралтейском лугу.

Вечером Миних в компании с Левенвольде отужинал у регента. За столом «обыкновенно… болтливый герцог едва ли вымолвил слово. Чтобы сколько-нибудь оживить присутствующих… фельдмаршал стал рассказывать о сражениях… в которых бывал в течение сорокалетней службы. Под конец граф Левенвольде совершенно ненамеренно спросил его: „Случалось ли ему быть в деле ночью?“ Странность такого несвоевременного вопроса при данных обстоятельствах несколько поразила фельдмаршала, но он скоро пришел в себя и, оправившись, отвечал с напускным равнодушием, что при множестве дел, в которых ему довелось бывать, конечно, находилась работа для любого часа суток, так как время схватки нередко зависит от неприятеля… Герцог, лежавший на диване, при вопросе графа Левенвольде несколько приподнялся и, опираясь на локоть, поддерживая голову рукою, оставался в этой позе и в глубокой задумчивости с четверть часа».