Константин Писаренко - Тайны дворцовых переворотов

Ближе к полуночи гости разъехались по домам. Бирон лег спать. А Миних после короткого отдыха в два часа ночи с адъютантом Манштейном устремился в Зимний дворец. Разбудил Анну Леопольдовну, сформировал из преображенцев – офицеров и солдат дворцового караула – особый отряд и с благословения матери императора повел гвардейцев по Миллионной улице в сторону Летнего сада. На охраняемую однополчанами территорию мятежники проникли обманом: Манштейн предупредил часовых, «что фельдмаршал идет с конвоем принцессы Анны Леопольдовны, которая и сама следует за ним в карете, дабы сообщить регенту известия чрезвычайной важности для всей России». Естественно, офицеры и нижние чины Преображенского полка адъютанту шефа и тем более самому главному командиру не перечили. Манштейн с гренадерами беспрепятственно вошел в сад, затем во дворец, отыскал спальню Бирона и арестовал регента. Хотя заговорщики и ввели в заблуждение стражу Летнего дворца, караульные на товарищей не обижались, искренне обрадовавшись падению ненавистного временщика {90} .

Правда, провозглашение герцогини Брауншвейгской правительницей служивые, как и горожане, восприняли спокойно, без какого-либо энтузиазма. Чтобы убедиться в этом, сравним описание Я. П. Шаховским двух событий – объявления Анны Леопольдовны регентшей и Елизаветы Петровны императрицей. Свидетельство первое: «…я… спешно оделся и ко дворцу приехал; увидел множество разного звания военных и гражданских (городских) жителей, в бесчисленных толпах окружающих дворец, так что карета моя, до крыльца не возмогши проехать, далеко остановилась, а я, выскоча из оной, с одним провожающим моей команды офицером спешно продирался сквозь людей на крыльцо, где был великий шум и громкие разговоры между оным народом». Отрывок второй: «…я… увидел многих по улице мимо окон моих бегущих людей необыкновенными толпами в ту сторону, где дворец был, куда и я немедленно поехал… Хотя ночь была тогда темная и мороз великий, но улицы были наполнены людьми идущими к цесаревнинскому дворцу, а гвардии полки с ружьем шеренгами стояли уже вокруг оного в ближних улицах и для облегчения от стужи во многих местах раскладывали огни; а другие, поднося друг другу, пили вино, чтоб от стужи согреться, причем шум разговоров и громкое восклицание многих голосов: „Здравствуй наша матушка императрица Елисавета Петровна!“ воздух наполняли. И тако я до оного дворца в моей карете сквозь тесноту проехать не могши, вышел из оной, пошел пешком, сквозь множество людей с учтивым молчанием продираясь и не столько ласковых, сколько грубых слов слыша, взошел на первую с крыльца лестницу» {91} .

Почувствовали разницу между двумя реакциями населения на торжество одной и триумф другой? Характерно замечание о «грубых словах». Оно означает такую большую плотность заполнения набережной и смежных с ней улиц, что протиснуться через это человеческое море без работы локтями, взаимных толчков и, разумеется, крепких выражений в адрес соседа представлялось невозможным. А кроме того, фраза намекает на ту редкую степень народного ликования, какая наблюдается в исключительных обстоятельствах, когда различия в сословном и имущественном положении собравшихся никого не интересуют. Упомянутая выше разница в конечном итоге и предопределила печальный итог двенадцатимесячного правления юной герцогини Брауншвейгской.

Легко вообразить, с каким настроением Елизавета Петровна встретила утро 9 ноября: с досадой на себя за допущенный просчет и с величайшим раздражением на тех, кто по недомыслию все испортил, втравив в авантюру наивных родителей императора. Цесаревна не прятала свою ярость от конфидентов, отголоски которой слышатся в «горьких жалобах» Лестока Шетарди. 15 ноября врач побывал у посла и «разразился тысячами проклятий против фельдмаршала Миниха», арестовавшего Бирона. Как докладывал маркиз 18 (29) ноября в Версаль, речи лейб-медика заставили его «думать, что… принцесса лишилась всего с опалой регента». Полагаю, читатель понимает, что под «всем» француз имеет в виду, конечно, не симпатии и доброту герцога Курляндского к дщери Петровой, а утраченные надежды честолюбивой дамы на скорое и законное обретение власти {92} .

Увы, но медвежья услуга покорителя Очакова той, кому она в принципе не очень-то и требовалась, в одночасье втоптала в грязь правовые гарантии стабильности политической системы России и ограничила цесаревне поле для маневра единственным вариантом – насильственным. И, в общем-то, Елизавете Петровне ничего не стоило поднять роту гвардейцев того или иного полка, добиться назначения в дворцовый караул самых верных офицеров и сообща с ними и нижними чинами изгнать из Зимнего дворца Анну Леопольдовну. Однако дочь Петра Великого смотрела дальше многих горячих и темпераментных сподвижников, рвавшихся в бой немедленно. Отнять бразды правления у племянницы с сыном нетрудно. А вдруг потом кому-то взбредет в голову так же играючи низложить преемницу государя-малютки? Поэтому, прежде чем звать на подмогу солдат с их командирами, цесаревне следовало изыскать средство, которое как надежный заслон преградит путь приверженцам других претендентов на российскую корону. Вот на этот «черный день» красавица и приберегала запасной вариант, намереваясь остудить пыл потенциальным заговорщикам впечатляющей картиной народной революции, вынуждающей регентшу с августейшим младенцем отречься от власти в пользу тетушки. Очевидное каждому волеизъявление нации мгновенно сооружало перед прочими кандидатами непреодолимую стену, ибо им для достижения цели надлежало учинить что-нибудь аналогичное.

Впрочем, Россия ноября 1740 года сильно отличалась от Англии 1688 года, с которой брала пример почитательница Вильгельма Оранского. Перспектива вспыхнуть изнутри империи тогда не грозила, а Анне Леопольдовне вполне хватало ума ни с кем не конфликтовать по-крупному. Что же делать? Елизавета нашла решение, хотя, честно говоря, не слишком красившее репутацию прямой наследницы победителя при Полтаве и Гангуте. Но с другой стороны, то, с каким искусством (и политическим, и артистическим) цесаревна сумела выжать из враждебных России государств конкретную поддержку собственным амбициозным планам, причем без ущерба для себя и родной державы (не считая тягот двухлетней войны со Швецией), достойно если не восхищения, то уж точно похвалы. Главная идея грандиозного проекта заключалась в том, чтобы стремительным вторжением шведской армии через Выборг на Петербург – под флагом спасения россиян от иноземного ига и возведения на трон потомков царя-реформатора – подтолкнуть жителей столицы к массовым антинемецким демонстрациям, к которым непременно бы примкнула гвардия. Столь мощное давление снизу неминуемо обрекало Анну Леопольдовну и мальчика-императора на «отставку». Вакантное место, естественно, заняла бы счастливая соперница племянницы – Елизавета Петровна.