Константин Писаренко - Тайны дворцовых переворотов

Продолжим поиск совпадений. Шумахер настаивает, что Петра лишили жизни 3 июля по приказу некоторых вельмож. О виновности вельмож у нас еще будет время поговорить. А пока займемся выяснением верности датировки – делом не таким уж бесперспективным.

Прежде всего, вспомним о свидетельстве барона А. Ф. Ассебурга, который описал со слов Н. И. Панина события 28-29 июня 1762 года, сделав примечание к топониму Ropsha: «Известно, что государь погиб там 3/14 июля 1762 года» {156} .

Находясь в Петергофе, 29 июня Екатерина II приказала генерал-майору Савину вывезти из Шлиссельбурга в Кексгольм «безымянного колодника», то есть Иоанна Антоновича. Получив 30 июня императорский рескрипт, в 12-м часу пополудни того же дня Савин с арестантом отправился в путь. Тем же указом императрица предписывала очистить в крепости «самые лучшие покои, и прибрать, по крайней мере, по лучшей опрятности оные».

2 июля к обер-коменданту Шлиссельбурга Бердникову Екатерина посылает подпоручика Плещеева «с некоторыми вещми на шлюпках отправленными», которому она повелевает оставаться там «до будущего к нему указу». Из документов видно, что крепость готовилась принять свергнутого императора. Но вдруг на 2 июля 1762 года деловая переписка прерывается. Следующий рескрипт направляется вновь генерал-майору Савину только 10 июля с приказом вернуть «безымянного арестанта» на старое место {157} .

Что же случилось между 2 и 10 июля? Трагедия в Ропше. А когда? Если бы с Петром III расправились 6 июля, то 3, 4, 5 числа подготовка к его приезду продолжалась бы, усиливаясь с каждым днем. Появились бы инструкции о порядке содержания узника; в распоряжение Бердникова и Плещеева выделили бы солдат для конвоя и охраны Петра Федоровича в крепости; решился бы вопрос с финансированием арестанта № 2. Но ничего подобного 3-5 июля не делалось. Могут сказать, что 2 июля было принято решение об устранении «царя в отставке» и в подготовке крепостных апартаментов больше никто не нуждался. Согласен. Однако дело в том, что все распоряжения о подготовке исходили от императрицы. Стало быть, и приговор супругу она вынесла самолично {158} . Так?! А коли так, то в тот же день на ее стол требовалось положить проект указа о возвращении Иоанна Антоновича в Шлиссельбург, который необходимо было подписать если не сразу, то не позднее 6 июля (с получением долгожданной вести). Но на указе, как известно, стоит 10 июля.

Более того, 4 июля Савин отрапортовал Н. И. Панину о своих злоключениях на Ладожском озере, завершившихся вынужденной высадкой на берег в 30 верстах от Шлиссельбурга. Курьер передал Никите Ивановичу пакет в тот же день или 5 июля. Реакцию властей на критическую ситуацию с Иоанном, охраняемым 25 солдатами в глухой деревушке Морье на побережье Ладоги, следовало ожидать незамедлительно. Во всяком случае, Екатерине предстояло либо помочь Савину продолжить переезд в Кексгольм (если Петра III все еще надеялись переправить в Шлиссельбург), либо приказать ему быстро вернуть «колодника» на прежнее место заключения. Но, судя по дате на третьем указе, судьба Иоанна Антоновича 4-5 июля в Петербурге никого не интересовала, и о нем вспомнили лишь 10 числа. Значит, между 2 и 10 июля (а если принять во внимание присылку в Санкт-Петербург рапорта Савина, то между 2 и 5 июля) произошло что-то экстраординарное, заставившее императрицу на время забыть о проблемах транспортировки одного из ее соперников – кандидатов на всероссийский престол. Причем чрезвычайное событие застало ее врасплох, вскоре после 2 июля. Из-за чего пришлось не только отодвинуть на второй план перевозку юноши-узника, но и прервать все мероприятия по приведению в порядок помещений в Шлиссельбурге.

Так когда же случилось ЧП? Из двух спорных дат – 2 и 6 июля – больше всего соответствует вышеизложенным обстоятельствам именно 3 июля 1762 года, а игнорирование депеши Савина просто исключает 6-е число.

3. В записках Э. Позье есть одна двусмысленная фраза: «После заарестования Петра III императрица, возвратившись в город, распустила все войска, до тех пор стоявшие шпалерами вдоль улиц, и все избавились от страха. Три дня спустя мы узнали о смерти несчастного императора, описывать подробности которой я не стану».

Императрица в Петербург возвратилась 30 июня 1762 года. Если автор вел отсчет от предшествующего цитате рассказа о свидании с Екатериной днем 30 июня, посещении дома принца Голштинского 1 июля и отъезде последнего из России «на третий день», то есть 4 июля, то упомянутые три дня спустя вполне соответствуют 7 июля – дню обнародования известного всем манифеста. Однако если ювелир в данном месте не спешил наверстать упущенное, а имел в виду три дня после «заарестования Петра III», как это и видно из текста, то получается, что Позье узнал печальную новость либо вечером 3 июля, либо днем 2 июля 1762 года. И тогда местоимение «мы» должно означать нескольких счастливчиков (уж не семью ли мемуариста?), вместе с которыми Э. Позье довелось услышать от осведомленного придворного секретное известие о постигшей Петра Федоровича участи {159} .

4. Историку О. А. Иванову посчастливилось обнаружить в ГАРФ интересный документ – секретное письмо В. И. Суворова майору А. Пеутлингу в Ораниенбаум от 5 июля 1762 года, в котором тому предписывалось «немедленно вынуть из комнат обще с господином советником Бекелманом бывшего государя мундир голстинской кирасирской или пехотной или драгунской, которой только скорее сыскать сможете и запечатать комнаты опять вашею и советника печатми, и прислать оной мундир немедленно с сим посланным. Как тот мундир будете вынимать, то старатца, чтобы оной, кроме вас двух, видеть, ниже приметить кто мог. И сюда послать, положа в мешок. И запечатать. И везен бы был оной сокровенно…» {160}

Зачем понадобился в Петербурге военный голштинский мундир свергнутого императора? Неужели матушка-императрица захотела встретиться с мужем в торжественной обстановке, или в Летнем дворце решили и вправду отпустить Петра за границу? Увы, о таком даже не заикались. Тогда мундир вытащили, чтобы отвезти его в Ропшу или в Шлиссельбург? Но арестанту уместнее выдать обычные гражданские камзол и кафтан, чтобы не напоминать постоянно охране, что ее подопечный – бывший главнокомандующий караульных. А если мундир повезли не для тюрьмы, то для чего? Остается согласиться с О. А. Ивановым. В столице готовились к погребению бывшего императора. На это же указывает и требование сохранить пересылку мундира в тайне. Дата 3 июля вновь получила косвенное подтверждение.

5. Вспомним о двух записках Орлова. Одна написана 2 июля (слава Богу, Алексей Григорьевич почему-то проставил день недели – вторник), на второй – никакого намека на число. Больше писем не сохранилось. Не сохранилось?! А может быть, больше и не писалось?