Анастасия Ширинская - Бизерта. Последняя стоянка

Но, как писал Борис, Россия под спудом оставалась все та же. Олег и Зина пришли первыми, и нам не потребовалось много времени, чтобы установить искренние отношения.

С приездом новых специалистов из России круг знакомых расширился, тем более что происходящие события позволяли надеяться на относительную либерализацию. Только никто еще точно не знал, насколько она была реальна, даже в 1987 году.

Годами советские люди, работающие за границей, знали, что за ними следят и что их контракт, на который возлагалось столько надежд, зависит от этой постоянной слежки. Достаточно было доноса, чтобы он был прерван и уже никогда больше не возобновлен. Этим объясняется недоверие друг к другу между малознакомыми людьми.

Не раз приходилось мне видеть, как некоторые уходят черным ходом, когда у порога появляются новые гости. И если даже мне было обидно за них, я понимала, что они все еще зависели от того твердого аппарата, методы которого нелегко изменить за короткий срок. В какой степени политические события на уровне правительства могли сказаться на повседневной жизни?

Я перечитываю мои записки того периода и вспоминаю вопросы, которые мои друзья себе задавали.

«16 февраля 1987 г.

Радио и телевидение говорят о важном международном конгрессе в Москве, где присутствовал А. Сахаров, который аплодировал Горбачеву, говорившему о демократии и о прекращении военных действий в Афганистане».

Но что изменилось в их личной жизни? Смогут ли они приходить ко мне, не боясь последствий? Смогут ли они свободно путешествовать, как поляки, болгары и чехи? Смогут ли они писать семьям в Россию по почте, не передавая письма через посольство? Советские женщины, жены тунисцев, смогут ли они ездить домой к родителям, не хлопоча месяцами о визе для въезда в родную страну?

Ответы на эти вопросы будут приходить постепенно. А для меня лично с 1987 года началась новая жизнь.

В феврале появились первые журналисты, посланные ко мне советским Культурным центром. Это было мое первое интервью. Впоследствии будет много других: о послереволюционных годах и о приходе эскадры в Бизерту — событиях, почти совсем неизвестных в России.

Общение с приезжающими из России становилось все легче и легче. Юрий и Лариса Богдановы привели ко мне Володю и Тоню; эти последние познакомили меня с Аркадием и Таней. Все они стали для меня больше чем просто друзья.

В мае 1988 года группа писателей и историков с уважением и симпатией расспрашивала меня об отъезде из России. Совершенно случайно в это время в Тунисе был представитель Женевского комитета по делам беженцев. Он заметил тот интерес, который проявляют ко мне мои соотечественники, и предложил мне то, о чем я не могла и мечтать:

— Хотите, я помогу вам посетить Россию?

Ги Прим объяснил мне, что, несмотря на мой беженский паспорт, существует возможность получить от тунисского министерства внутренних дел специальное разрешение на поездку в Россию. Такое разрешение уже не раз выдавалось в Европе беженцам. Для меня приоткрывалась дверь, которой я уже не дам закрыться.

11 ноября 1988 года Ги Прим известил меня — чудесный подарок ко дню Ангела! — что первые шаги в этом отношении им уже предприняты в октябре во время встречи главного комиссара Женевского комитета по делам беженцев с министром иностранных дел и премьер-министром Туниса, которые очень благожелательно отнеслись к моей просьбе. Вопрос в принципе решился.

Таким образом, в декабре Ги Прим мог послать министру внутренних дел прошение выдать мне временный паспорт для поездки в Советский Союз.

Несмотря на то, что я хорошо знала по опыту все административные сложности, я начала верить в возможность путешествия при поддержке моих многочисленных друзей — и тунисских, и русских.

Первый раз в жизни я чувствовала также поддержку со стороны официальных представителей моей страны: посольства, консульства, Культурного центра. Главную роль сыграли, конечно, культурные связи между Союзом и Тунисом.

После наших дружеских бесед с Сергеем Владимировичем Ждановым, кандидатом экономических наук, доцентом МГИМО, в «Советской культуре» от 11 марта 1989 года появилась его статья «Сквозь пелену времен».

В этой длинной статье он описывает, как покидали мы Крым и как дошли до африканской земли. Автор старается осветить темные пятна нашей истории, открыть читателям далекую, неизвестную им эпоху, которую он сам открыл случайно, пораженный неожиданной картиной: в мусульманской стране, среди африканских пальм — православные церкви.

В новогодних пожеланиях Сергей Владимирович писал мне: «Вас знают теперь на Родине; тысячи людей вас любят и уважают».

Нет, мои соотечественники меня не знали! Во мне они любили наше общее прошлое. Они были мне благодарны за то, что я его знала, любила и хранила. И эту благодарность они мне выражали в трогательных письмах со всех концов Великой Руси.

В течение долгих лет официальная советская пропаганда называла эмигрантов «предателями Родины», и советским гражданам было опасно иметь родственников за границей.

Сколько перемен в 1989 году? Доцент МГИМО имел возможность написать в советской газете: «Почему в конце концов доныне жив нелепейший стереотип, будто тысячи русских людей, которые по разным причинам оказались на чужбине, за тысячи километров от Отечества, любят его меньше, чем мы… Увиденное и услышанное мною в далеком Тунисе говорит об обратном».

Мне не хватало времени отвечать на все письма! Чаще всего поиски родственников, потерянных с 1920 года, были затруднительны. Иногда, наоборот, меня ждал приятный сюрприз. Так, например, я получила письмо из Москвы: В. К. Рыков спрашивал меня без особой надежды, как он признавался, не знала ли я его дядю, Ивана Сергеевича Рыкова, и его дочку Валю.

Довольно было телефонного звонка в Женеву, и Валя, которая думала, что она одна на свете, обрела многочисленную семью.

Меня очень тронуло письмо, дошедшее до меня через католическую общину святого Августина в Аннабе. Александр Сергеевич Гутан искал членов своей семьи. Так я узнала, что у Веры Августовны Гутан остался в России младший сын Сергей, о котором она не имела никаких сведений.

Мне писал ее внук с надеждой узнать что-нибудь о семье, о бабушке, о тете Оле, любовь к которым была передана ему еще в детстве.

Я смогла ответить на все его вопросы обстоятельным письмом. Мы с Верой Августовной и Ольгой Рудольфовной до конца существования эскадры жили вместе на «Георгии», а потом на улочке Табарка, в трудных беженских условиях.

Глубокое волнение, с которым он меня благодарил, было самым дорогим памятником для их одиноких могил: «Вы знаете, что я не думал найти в живых старших из моих близких; но у них могли быть дети, которые еще живут, еще ждут…