Рене Кастр - Мирабо: Несвершившаяся судьба

Госпожа де Нера отвела грозу, добившись от Верженна паспортов для себя и любовника; упредив арест, псевдосупруги ускользнули в Англию.

Интеллигенция XVIII века признавала Англию родиной свободы. Четыре войны, прошедшие с начала века, не уменьшили ее привлекательности. На сей раз обстоятельства складывались особенно благоприятно для французских гостей: в предыдущем году по Версальскому договору Англия была вынуждена признать победу Франции. Вопреки устоявшемуся мнению, французский деспотизм пришел на помощь американской свободе, подавляемой традиционным британским либерализмом, ибо материальные интересы порой ставят предел политическим уступкам.

Но беглецы руководствовались отнюдь не этими соображениями: Мирабо, защищенный в Англии презумпцией невиновности, хотел увидеться с друзьями, оставшимися у него со времен учебы у аббата Шокара, — братьями Элиоттами, он рассчитывал на их поддержку, чтобы получить работу.

Найти место для такого беспутного человека, как граф де Мирабо, к тому же обремененного любовницей и внебрачным сыном, братьям было не по силам. Это не помешало дружеской встрече, даже приглашению в гости, при условии, что французский гость не станет принуждать английских дам общаться с его сожительницей. Госпожа де Нера заранее согласилась пойти на такую жертву. Она безропотно осталась ждать в квартире на Сент-Джеймс Парк, а Мирабо отправился к Элиотту, бывшему тогда депутатом палаты Общин, в его летнюю резиденцию Бат.

Встреча однокашников после двадцатилетней разлуки порой бывает тяжелым испытанием. Приезд гостя в Бат произвел сенсацию.

«Его таланты, кои весьма велики, стали существенно более зрелыми, — писал Гилберт Элиотт своему брату Хьюго, послу в Копенгагене, — и он приобрел значительные познания. Но он все так же резок в высказываниях, так же неловок в манерах, так же некрасив лицом и нескладен, так же неопрятен в одежде и самодостаточен, каким мы его помним со школьных лет… Его храбрость, энергия, таланты, прилежание, а главное, его несчастья и страдания должны, скорее, усилить, нежели ослабить наши добрые чувства к нему, я и в самом деле счастлив принимать его и, возможно, оказать ему здесь услуги».

Ему пришлось быстро разочароваться: Мирабо перевернул в Бате все вверх дном; шокировал всех своими высказываниями, а потом напугал стыдливую мисс Элиотт, принявшись за ней ухаживать. «Этот Мирабо — не обычный француз: это тиран, да, как каждый гениальный человек, попирающий своими грубыми и тяжелыми ступнями прах человеческий». Не имея возможности далее привечать Мирабо у себя, Элиотт отвез его в Лондон; почтительно поздоровался с госпожой де Нера, тотчас разглядев ее достоинства: «Ей можно поставить в заслугу то, что она верна самому некрасивому и жалкому плугу в Европе». Элиотт тем не менее представил Мирабо своим друзьям-политикам, «вигам» второго плана; все они противостояли Уильяму Питту, молодому богу того времени.

Среди других знакомых, встреченных в Лондоне, следует назвать юрисконсульта Ромильи, бывшего первого министра Шелборна, герцога Ричмонда, а главное, Берка. У последнего, ирландца по происхождению, было с Мирабо много общего: восстав против социальной несправедливости, растроганный страданиями пролетариата, он, сам того не сознавая, заложил принципы, восторжествовавшие в 1789 году. Общение с ним наложило свой отпечаток на Мирабо. Берк привел нового друга на заседания парламента, и, сидя рядом с британским эссеистом, будущий депутат Учредительного собрания получил первые уроки ведения дебатов. Потом судьба взяла реванш: когда Мирабо пробился наверх, Берк, стряхнув с себя иллюзии, оказался самым стойким и самым трезвомыслящим критиком революции.

В Англии Мирабо восстановил связь с женевскими изгнанниками, которые из Невшателя перебрались сначала в Ирландию. Он несколько раз виделся с Клавьером, мечтавшим поселиться в Париже. Эти встречи оказались важными: у женевцев можно было встретить французских журналистов — Ленге, Тевено де Моранда и Бриссо де Варвиля, — последний, устав от Швейцарии, прозябал в Лондоне. Именно там Мирабо близко с ним сошелся; с тех пор они работали вместе. Мирабо передал этому профессиональному памфлетисту для ознакомления незаконченную рукопись «Размышлений об ордене Цинцинната» и, следуя его указаниям, закончил ее, дал на читку доктору Прайсу, другу Франклина, а потом на перевод сэру Ромильи. Труд вышел в конце 1784 года за подписью Мирабо.

То была форменная атака на аристократию. Критика, казалось бы, направленная исключительно против ордена наследственного рыцарства, учрежденного Вашингтоном, на самом деле обрушилась на все сословное дворянство. Путем несложных подсчетов автор доказывал, что чем древнее знаменитый предок, тем меньше его крови переходит по наследству, так что народам, имеющим чувство собственного достоинства, следует почитать личные качества людей, а не заслуги их предков. «Герои свободного народа и века Просвещения мечтают о почестях, созданных вождями дикарей», — писал Мирабо по поводу американцев, обращаясь при этом к древним королевским родам Европы с такой критикой: «В монархии всё стремится к возвышению; в республике всё должно стремиться к свободе. В первой важен ранг, во второй — добродетели».

Все это он писал не от хорошей жизни: закоренелый аристократ, он верил в породу; безудержный честолюбец, он знал, что добродетель воздает меньше, чем порок; но нужно же кушать, даже если для этого придется топтать ногами то, что тебе дорого. В ожидании гипотетических прибылей от «Рассуждений», Мирабо дебютировал как журналист в «Вестнике Европы» — газете, которая прославилась благодаря своему основателю, публицисту Латуру, а Моранд повел дело дальше, торгуя своими убеждениями с таким цинизмом и грубостью, что даже Мирабо был этим оскорблен и прекратил с ним сотрудничать. Моранд платил сотрудникам с большими перебоями. Материальные затруднения Мирабо не уменьшились, ведь, хотя Друга людей приговорили выплачивать ему пенсию в три тысячи ливров, он этих денег еще так и не видал. Госпожа де Нера исчерпала все свои ресурсы, к тому же она была больна. Чтобы раздобыть немного денег, Мирабо писал день и ночь.

Одна из работ, написанных в Лондоне, сразу получила громкий отклик. Это был памфлет под заглавием «Сомнения о свободе Шельды». Мирабо подвергал в нем яростным нападкам императора Иосифа II, брата Марии-Антуанетты; он обличал империалистические притязания Австрии на Нидерланды и обращался с патетическим призывом к Верженну «не прекращать трусливо борьбу за дело Голландии».

Эти тирады совпадали с воззрениями продвинутых умов во Франции. Поскольку положение в Голландии тогда было постоянным casus belli, сочинение Мирабо встревожило Верженна и привело в раздражение французскую королеву — Мария-Антуанетта не простит автора, и эта неприязнь отразится в истории Революции.