Рене Кастр - Мирабо: Несвершившаяся судьба

Общество узнало о Мирабо, и автор памфлета отныне прослыл специалистом по внешней политике; к тому же брошюра довольно хорошо продавалась, что дало ему небольшую передышку.

Мирабо сразу стал снисходительнее к Англии. Если по приезде он писал: «Виноградник одержит верх над угольной шахтой, даже по своему влиянию на состояние духа», то теперь заявлял: «Ничего совершенного не выйдет из рук человеческих, но в Англии это не столь плохо, как везде».

Но в тот момент, когда жизнь в Великобритании, наконец, обернулась радужной стороной, нелепое происшествие вновь все поставило под вопрос.

Мирабо привез с собой секретаря — француза по имени Арди. Терпя грубости и притеснения от своего хозяина, Арди утешался в злачных местах; потом стал любовником горничной госпожи де Нера. Мошенники завладели личными вещами Иэт-Ли и тайными бумагами Мирабо. Среди последних были копии с переписки, сделанные тайно в доме принца де Конде, когда Мирабо гостил там с Шамфором. Опасаясь скандала в случае огласки, Мирабо, считавший себя специалистом по судам, вызвал секретаря к мировому.

Поползли слухи. Элиотт свидетельствовал в пользу Мирабо; тот добился возвращения бумаг, но Арди оправдали за недоказанностью факта кражи.

Это ничтожное событие имело серьезные последствия. Чтобы полностью оправдаться, Арди опубликовал памфлет, в котором очернил своего хозяина. Клевета оказалась столь же стойкой, как и наветы Друга людей; опус Арди имел хождение даже в Учредительном собрании.

После этой публикации положение Мирабо в Лондоне стало неустойчивым. О том, чтобы вернуться во Францию, он стал подумывать, когда узнал, что Мария-Антуанетта, в наказание за «Сомнения о свободе Шельды», потребовала тайного приказа за подписью Бретейля.

В очередной раз обстоятельства принимали трагический оборот. Госпожа де Нера пожертвовала собой: она пересекла Па-де-Кале, чтобы ходатайствовать перед правительством за любимого человека. «Там бушевало такое неистовство, что невозможно передать», — печально отметила она.

Дюпон де Немур предупредил ее. что «графа собираются упрятать за решетку по его возвращении, так как он в своих сочинениях выступал против правительства, и что она сама подвергает себя большому риску, так как все уверены, что она причастна к публикациям Мирабо».

Узнав об этом, Мирабо решил прийти на помощь Иэт-Ли; он отдал свои бумаги на хранение Элиотту, но тот отсоветовал ему возвращаться во Францию. Лондон опустошала чума; в марте 1785 года Мирабо терзался тревогами. Наконец, госпожа де Нера сообщила, что Бретейль ее принял; министр не скрывал, что монарх раздражен, однако позволил Мирабо свободно вернуться во Францию, лишь бы он более не давал повода к разговорам о себе.

Госпожа де Нера обещала, хоть и без большой уверенности, что именно так все и будет. Презирая англичан, но восхищаясь Англией, потому что там можно вкусить свободы, и еще за ее превосходную конституцию, Мирабо написал Шамфору, что Франция обеспечила бы спасение монархии, скопировав свои институты власти с соседского образца. После этого он отплыл из Дувра и в Париже с радостью встретился с Генриеттой. Полагая, что добровольный уход со сцены станет доказательством благоразумия, госпожа де Нера предложила пожить два года в Мирабо — ведь там можно сочинить какой-нибудь великий труд, который прославит его автора.

Оноре Габриэль уже почти согласился осуществить мудрый план, но тут заболел его побочный сын, маленький Коко; доктор посоветовал сделать ребенку прививку против оспы. Операция должна была состояться во время общественной церемонии, когда станут прививать сыновей графа дʼАртуа. Мирабо, написавшего в Венсенском замке «Трактат о прививках», пригласили как специалиста.

Пока Мирабо ждал выздоровления сына, чтобы уехать в Прованс, прибыл Клавьер. Швейцарец наконец поселился в Париже и предложил другу участие в своих финансовых делах.

Вновь окунувшись в атмосферу политики, Мирабо ухватился за этот случай и отменил отъезд.

Сделка, предложенная Клавьером, была не совсем обычна: речь шла об использовании имени Мирабо в целях биржевых спекуляций. «Это имя дорогого стоит, и было бы разумно и полезно купить его», — цинично признавался Бриссо.

Клавьер представил вещи не так грубо; он воззвал к тщеславию полемиста, подчеркнув, что его дарования будут использованы рентабельно. Сообразив, что получит одновременно и деньги, и славу, Мирабо с легкостью согласился.

Франция испытывала тогда серьезные финансовые затруднения; для пополнения казны министры финансов брали деньги в рост; рантье обогащались и становились кредиторами страны.

Несмотря на все жертвы государства, частные дельцы составляли ему конкуренцию; начиналась индустриальная эра; акции брали верх над облигациями, спекуляция процветала, как во времена Ло [26] Джон Ло — шотландский финансист, был генеральным инспектором финансов во Франции. В 1716 году он основал в Париже банк, печатавший ценные бумаги, обеспеченные государством. Этими бумагами также оплачивались акции созданной им компании. Началась безудержная спекуляция, вызвавшая сокрушительное банкротство в 1720 году. ; состояния возникали или рушились на резком колебании курсов; частично разоренная аристократия все более вовлекалась в биржевые игры. Один из знатнейших французских вельмож, принц де Роган-Гемене, заделался банкиром и вверг себя в пропасть банкротства. Другие аристократы надеялись, что им повезет больше: именно в эту группу Клавьер ввел Мирабо. Он встретил там герцога де Лозена, с которым воевал на Корсике, познакомился с графом де Нарбонн-Лара, побочным сыном Людовика XV, впоследствии военным министром, и тесно сошелся с аббатом де Перигором, будущим Талейраном.

Собрания обычно проходили у женевского приятеля Клавьера, банкира Паншо. Соперник Неккера, он был одним из тех людей, что исподволь способствовали финансовому разорению Франции; он из тех, кто ответствен за кризис 1789 года; борясь против Неккера, он, возможно, принес больше зла, чем если бы связал свои интересы с интересами соперника.

Полной ясности относительно маневров этих бессовестных финансистов до сих пор нет. Неккер выступил в качестве защитника интересов народа против двора, чтобы потешить свое тщеславие и набить свою мошну. Паншо же рассчитывал придать размах своему делу, получив высокую должность в правительстве. Для осуществления этого плана он предоставил себя в распоряжение двора, став его официальным банкиром. Можно быть интриганом и оставаться хорошим финансистом. Паншо пришла в голову новая для его времени идея — создать эмиссионный институт, разрешенный государством (или даже поддерживаемый им), чтобы выпускать бумажные деньги. Этот орган, названный Учетной кассой, стал прообразом Центрального банка. С тех пор как Тюрго разрешил Паншо в 1776 году запустить этот механизм, он действовал без перебоев.