Ростислав Самбук - Буря на озере

- Между Ольховым и Пилиповцами?

- Точно. Какие-то дела там у Кузя, несколько раз видел - туда шастает.

- Семнадцатого августа никто к Кузю не приезжал?

- Не видал.

- А не слышали, чтоб Кузь угрожал ветврачу?

- Тому, что утопился? Это уже все знают, ветврач

махинации Опанасова брата раскрыл, да и у самого Опанаса рыльце в пушку. Три года дали, однако отсидел лишь полсрока. Когда вернулся, похвалялся: я, мол, ветеринару не прощу, за Опанасом Кузем ничего не пропадает, ни хорошее, ни плохое!

- И как вы считаете, мог он осуществить свои угрозы?

Лопатинский покачал головой.

- Пустое. Этот Опанас - трепач.

- Человек иногда такое делает, что никогда не подумаешь.

Лопатинский промолчал, но было видно - остался при своем мнении.

- Не могли бы вы оказать нам одну услугу? - спросил Шугалий после паузы.

- Ежели это мне под силу.

- Восемнадцатого утром кто-то мог в камышах возле вашего села перевернуть лодку. Перед бурей или во время нее. Потом оттолкнул лодку на чистую воду, и ее снесло в озеро. Надо найти место, где вытоптан камыш.

- Много времени прошло, - возразил Лопатинский. - Примятый камыш поднялся, а сломанный он мог вырвать с корнем.

- То-то, - вздохнул Шугалий, - мы сегодня искали и не нашли это место.

- Я посмотрю.

- И вот что, - добавил Шугалий. - Возможно, что тот человек вез в лодке велосипед.

Лопатинский кивнул.

- Поискать следы?

- С восемнадцатого не было ни одного дождя. Может быть, и остались.

- Попробую.

- Кстати, у Кузя есть велосипед?

- Даже два. У него и у жены.

- Мы вам благодарны, Степан Степанович, и прошу нас извинить...

- За что же извиняться? Чем смогу, помогу. И не только я - мы с ребятами камыши прочешем.

Шугалий забеспокоился:

- Не хотелось бы, чтобы много народу знало...

Слух пойдет...

- Не волнуйтесь. У меня два товарища - люди надежные и умеют язык за зубами держать.

- Так я на вас надеюсь!

Шугалий пожал Лопатинскому руку, с удовольствием отметив, какая она крепкая и шершавая.

- Вот это человек, - сказал Малиновский, когда они возвращались на берег.

- Наши люди - ого-го! - засмеялся Шугалий. - Народ!

- Любому шею свернет!

- Не любому, - возразил Шугалий. - Он сперва разберется - что и к чему! А рука какая сильная...

и шершавая. Вот и у меня когда-то такие же были.

Я до юрфака тоже слесарем был.

- В гараже? - совсем не удивился Малиновский.

- В депо.

- Мой отец тоже в депо работал. Сейчас на пенсии.

- Каждого из нас ждет пенсия, Богдан.

- Вот уж не подумал бы, что вы ждете ее. Что ж, дослужитесь до полковника... - Он улыбнулся так, что Шугалий понял - это главная мечта Малиновского.

В конце концов, почему бы и нет? Ведь недаром говорят, что плох тот солдат, который не мечтает о генеральских погонах.

- Завгородний не посадил бы Кузя к себе в лодку, - неожиданно без всякого перехода сказал Малиновский.

- Да, не посадил бы, - согласился Шугалий.

- Но Кузь мог перехватить его утром на берегу и ударить веслом.

- Конечно мог.

- Однако Кузь, может, и не причастен к этому делу.

- Я тоже думал об этом.

- И тогда Завгороднего убил кто-то другой.

- А вы уже совсем отказались от версии о несчастном случае?

- Отказался.

- А я еще нет.

- Вы?!

- Все может быть, Богдан.

- Но ведь наши данные...

- Девяносто девять сотых, Богдан. А если остается хотя бы одна сотая...

- То есть пока не поймаем убийцу?

- Ищи и найдешь! - оптимистически сказал Шугалий.

- А все-таки найдем, - подтвердил Малиновский, и в тоне его не было ни капли сомнения.

Воскресный базар в Озерске всегда собирал много народу. Подводы из окрестных сел заняли всю площадь; тут прямо с возов продавали свиней и птицу, овощи и фрукты. Визжали поросята, гоготали гуси, резко и недовольно кричали индюки, и вдруг сквозь весь этот гвалт прорвалось и повисло над базаром петушиное пение.

Шугалий остановился, пораженный: казалось, любой звук потонет в базарном шуме, а петух перекричал всех. Но тот вдруг оборвал свое пение, будто устыдившись собственной голосистости.

Капитан походил между подводами, наблюдая, как торгуются люди, хотя и не собирался ничего покупать.

Просто любил базары, шум толпы, ее возбуждение, деловитость и даже какую-то праздничность, любил смотреть, как суетятся женщины - каждая стремится купить быстрее и дешевле, боится, что именно того, что ей нужно, не будет или перехватят из-под носа.

А степенные мужчины долго прицениваются, рассматривают товар и обязательно купят не то, чего хотелось бы жене; тут же, на базаре, по этому поводу возникают ссоры, но долго спорить недосуг; говорят, что на другом конце площади поросята почему-то дешевле, и женщины бросаются именно туда, хотя подсознательно понимают, что гоняются за химерой.

Шугалий перешел к деревянным столам с широкими проходами между ними. Миновал рыбный ряд, немного постоял у полуторапудового сома; тот свисал с обеих сторон стола, доставая хвостом и головой до земли, и мордастый, с красным носом мужчина победно смотрел на людей, выражавших свое восхищение его добычей, - такие красавцы сомы даже в Светлом озере попадаются крайне редко.

На соседнем столе лежала куча красных, только что сваренных раков, и Шугалий не смог пройти мимо: купил полтора десятка, решив заглянуть в чайную, куда привезли несколько бочек "Жигулевского".

Больше покупать было нечего. Капитан перешел в ряд, где торговали ягодами, дал себе самому слово обязательно купить перед отъездом ведро брусники - Верочка любит брусничное варенье, а вепрятина с брусникой у Бабинцов была действительно хороша.

Воспоминание о жене несколько опечалило Шугалия: который уже день он в Озерске, а так и не позвонил домой. Вечером надо непременно заказать разговор. Сегодня воскресенье, и Вера дома. Последнюю неделю ночевала в больнице и сейчас отдыхает. Посмотрел на часы - уже проснулась, поэтому решил позвонить сразу: зачем дожидаться вечера?

Шугалий заспешил, словно уже услышал сонный Верин голос совсем близко, так, что можно дотронуться до ее теплого плеча. И на минуту захотелось бросить все - лишь бы сидеть рядом с Верой, смотреть, как причесыва-ется: рукава рубашки опустились, а у нее такие полные и нежные руки. Вера смотрит на него и улыбается только уголками губ; и что за жизнь такая: он дома - она на дежурстве, она дома - он в командировке.

И кто знает, когда ему удастся распутать этот проклятущий клубок?

Шугалий протолкался к воротам, где суровая женщина в мужской соломенной шляпе взимала плату с желающих что-нибудь продать на базаре, и тут увидел Олексу с Ниной. Они стояли чуть поодаль, Олекса держал сетку с картошкой и луком, держал ее как-то неудобно, в полусогнутой руке, а левую положил Нине на плечо и что-то говорил ей - быстро и горячо, может быть, о чем-то умолял. А она не смотрела на него, и глаза у нее были заплаканные.