Сергей Цветков - Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого

В 1016 г. Ярослав выступает на Киев, ведя с собой дружину «варягов» и 40-тысячное новгородское ополчение [176]. Святополк противопоставляет ему «бещисла вой, руси и печенег». Противники сходятся у Любеча. Приплывшее в ладьях войско Ярослава занимает позицию «об сю» сторону Днепра (на правобережье), полчище Святополка — «об он пол» (на другом, левом берегу) реки. Никто не решается переправиться на другой берег и дать сражение. Бесплодное стояние на виду друг у друга продолжается три месяца; между тем дают себя знать первые заморозки («бе бо уже в замороз»). Но вот однажды воевода Святополка, разъезжая вдоль берега, начинает задирать новгородцев обидными словами: «Что придосте с хромьцем сим, а вы плотници суще? А приставим вас хоромов рубити наших!» Разозленные новгородцы решают заутра напасть на лагерь Святополка, грозя убить всякого, кт«не поддержит их боевой порыв. Ярослав волей-неволей дает приказ к выступлению. В предрассветной темноте его войско беспрепятственно высаживается на тот берег, благо Святополк с дружиной беспечно пирует всю ночь, забыв о всякой осторожности. Прежде чем пойти в бой, новгородцы отталкивают ладьи от берега — теперь им остается победить или умереть. С первыми лучами солнца закипает злая сеча. На свою беду, Святополк расположился лагерем между двумя озерами, вследствие чего печенежская орда не в состоянии развернуться на тесном пространстве и оказать ему помощь. Притиснутая к воде, дружина Святополка вступает на неверный лед, который тут же ломается под тяжестью множества людей. Победа в итоге достается Ярославу. Разбитый Святополк бежит «в ляхи», Ярослав же садится в Киеве «на столе отьни и дедни».

Противоборство старших братьев на этом только начинается. Впереди еще — возвращение Святополка в Киев на польских пиках, его короткое княжение, новое изгнание, окончательное поражение от Ярослава в битве на реке Альте и мучительная гибель в чужих краях — события, составляющие содержание летописных статей под 1018—1019 гг. Но мы пока прервемся на разгроме Святополка в сражении под Любечем в 1016 г., чтобы поразмыслить, в какой степени летописная картина начала размирья между сыновьями Владимира адекватна исторической реальности.

С источниковедческой стороны проблема эта видится следующим образом. Давно замечено, что летописная статья под 1015 г. не принадлежит целиком к древнейшему тексту Повести временных лет. Структурно она состоит из трех частей: 1) рассказа о смерти Владимира (включая похвалу «новому Костянтину» от «русьстиих людей»); 2) повести о смерти Бориса и Глеба, открывающейся фразой: «Святополк же седе в Кыеве по отци своем»; 3) описания «княжения Святополча», со слов «Святополк же оканьный нача княжити в Кыеве» и до приготовлений Святополка и Ярослава к битве при Любече.

Уже С.М. Соловьеву было ясно, что сообщение о вокняжении Святополка в Киеве в третьей части статьи под 1015 г. изобличает вставной характер повести о Борисе и Глебе, начинающейся с того же известия, так как принадлежи оба текста перу летописца, он не стал бы повторяться {188} . Кроме того, повесть о смерти Бориса и Глеба резко обрывает логико-смысловые связи с предыдущим рассказом о намерении Владимира силой принудить к покорности взбунтовавшегося Ярослава («Хотящю Володимеру ити на Ярослава») и направляет действие совершенно в другое русло: вместо похода на Новгород Владимир внезапно посылает войско во главе с Борисом против «идущих на Русь» печенегов, хотя далее выясняется, что никакой опасности со стороны кочевников не было, ибо Борису так и не удалось «обрести» их поблизости от русской границы. Странный поход Бориса против мифической орды, несомненно, возник уже в житийной традиции о братьях-мучениках, мало заботящейся о собственно исторической стороне дела. Характерно, что «Сказание о Борисе и Глебе» ни словом не упоминает о ссоре Владимира с Ярославом, представляя последнего исключительно в качестве праведного мстителя за невинно убиенных братьев, а в «Чтении о Борисе и Глебе» преподобного Нестора Борис выступает не против печенегов, а против каких-то неопределенных «ратних». Следовательно, в изначальном своем виде статья под 1015 г. включала только первую и третью части, то есть рассказывала о смерти Владимира, вокняжении Святополка и начале его борьбы с другим искателем «отьнего и деднего» стола — Ярославом. Что же касается летописной повести о Борисе и Глебе, то это — самостоятельное, агиографически стилизованное литературное произведение [177], «с весьма драматическим, местами художественным развитием действия, с морально-религиозным освещением событий, с обрамлением из текстов Священного Писания и акафистным заключительным славословием» {189} , внесенное в летопись не ранее конца XI в. и, по всей видимости, затем еще не раз переработанное.

Составленная из хронологически и жанрово разнородных текстов, летописная статья под 1015 г. уже в силу своей сложной структуры не может считаться вполне надежным историческим источником, особенно во второй, «борисоглебской» ее части, являющейся литературным продуктом более позднего времени. «Вживляя» повесть о смерти Бориса и Глеба в летописный текст, редакторы Повести временных лет, конечно, меньше всего имели в виду восполнить пробел в исторических знаниях о после-Владимировой эпохе. Их целью было согласовать оформившуюся в конце XI — начале XII в. житийную традицию о святых братьях с уже существующими летописными представлениями о политических реалиях начала XI столетия. Насколько удачной оказалась эта попытка?

Сегодня есть все основания утверждать, что летописно-житийная история злодейств Святополка Окаянного едва ли заслуживает того авторитета, которым она долгое время была окружена в отечественной историографии, — слишком много в ней несообразностей и внутренних противоречий. Укажем наиболее слабые ее места.

Во-первых, действие разворачивается в условиях полнейшего пространственно-географического и временного произвола. Борис, которому вроде бы назначено княжить в Ростове, почему-то находится при отце и воюет с печенегами на границах Переяславской земли. Между тем Ростовская земля была присоединена к Переяславскому княжеству только четырьмя десятилетиями спустя, в результате раздела Руси между Ярославичами (сыновьями Ярослава Мудрого), и, следовательно, ранее не имела самостоятельного княжения.