Сергей Цветков - Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого

Сегодня мало кто из исследователей сомневается в том, что летописец, трудясь над этим описанием, пролил больше чернил, чем сражавшиеся — крови. Слишком многое указывает на сугубо литературную основу данной новеллы, завершающей тему праведного «отместия» Ярослава за смерть Бориса и Глеба. Так, беспричинное бегство Святополка «в печенегы», а не «в ляхы», к Болеславу, который до сих пор один выступал в роли покровителя «окаянного» князя, вроде бы находит «историческое» объяснение в предыдущем рассказе об избиении ляхов по приказу Святополка. Однако сам этот рассказ, как нам известно, не подтверждается независимыми источниками и, по всей видимости, всего лишь копирует летописную статью под 1069 г. Таким образом, для бегства Святополка к степнякам нет никаких других оснований, кроме одного — вполне понятного писательского желания композиционно «закруглить» сюжет о братьях-мучениках, предоставив Ярославу благочестивую возможность окончательно расквитаться со Святополком на берегах реки Альты — легендарном месте убиения Бориса. Каждый писатель знает, что взаимообусловленность начала и конца произведения — признак хорошей литературы, и древнерусские книжники не были здесь исключением.

Насколько они были увлечены мистико-символической стороной дела, видно по тому, что победу над Святополком одерживает собственно не Ярослав, а Борис, внявший обращенной к нему молитве. Но это же обстоятельство позволяет безошибочно распознать в авторе статьи под 1019 г. сочинителя XII в., оставившего в тексте неизгладимые приметы своего времени. Показательна следующая литературная оплошность: Ярослав призывает на помощь Бориса в 1019 г., то есть в то время, когда, по свидетельству самих же памятников борисоглебского цикла, мощи убиенных братьев еще не были прославлены — ни в общерусском, ни даже в местном масштабе. Заметим мимоходом, что речь здесь не может идти о языческой традиции почитания предков. Хотя летопись и дает немало примеров того, что умершие отцы и деды, даже не причтенные к лику святых, становились небесными покровителями княжеского семейства [211], но молитва к усопшему младшему брату о заступничестве немыслима в рамках родовых отношений. Значит, в данном случае мы имеем дело с невольным анахронизмом со стороны человека, для которого Борис и Глеб уже являлись общепризнанными защитниками княжеского рода и Русской земли. Между тем на протяжении всего XI в. братья-мученики почитались только как целители. Один из древнейших церковных канонов прославляет «святую мученику Бориса и Глеба» следующим образом: «Воздаяние обрели от Бога — страсти и недуги от нас отгонять. Чюдесы ваши кыпить [исполнен] Вышеград пречьстьныи и яко рекы исцеления от гроба истачаета, немощьныя исцеляета и печальныя утешаета». В летописи этот чудесный дар святых братьев проиллюстрирован исцелением князя Святослава Ярославича рукою святого Глеба (под 1072 г.). Первое же упоминание святых страстотерпцев в качестве покровителей русского воинства содержится в «Сказании о Борисе и Глебе» («Вы нам оружие, земля Русская забрала и утверждение и меча обоюду остра, има же дерзость поганьскую низлагаем»), которое приняло свой окончательный вид не ранее 1115—1117 гг. {220}

Дополнительное подтверждение того, что битва на Альте состоялась только в воображении книжников XII в., находим у преподобного Нестора, писавшего свое «Чтение о Борисе и Глебе» несколько раньше, в 80—90-х гг. XI в.: в его сочинении об этом сражении нет ни слова, а Святополка изгоняют жители «области», то есть сами киевляне.

Для полноты картины отметим еще более чем странную датировку битвы на Альте: «в пятницу 1019 года» («бе же пяток тогда») [212], и почти дословное использование «батальных» выражений, заимствованных из статьи под 1016 г. о сражении при Любече: «и поидоша [Ярослав] противу собе, и сступишася на месте. Бысть сеча зла… И одоле Ярослав. Святополк же бежа в ляхы» (битва при Любече); «И… поидоша противу собе… и сступишася обои, бысть сеча зла… и сступашися трижды… К вечеру же одоле Ярослав, а Святополк бежа» (битва на Альте). Большие сомнения вызывает трехкратное нападение печенегов на полки Ярослава, ибо военная тактика степных кочевников того времени была рассчитана на единственный, внезапный и сокрушительный, удар конными массами. Если противник выдерживал его, степняки обращались в бегство.

Перейдем к завершающему сюжету летописной статьи под 1019 г. — злополучному концу Святополка. Итак, «окаянный» князь бежал с поля битвы, «и нападе на него бес, и раслабеша кости его, и не можаше седети на кони, и ношахуть его в носилках». Дотащив таким способом своего господина до Берестья (Бреста), Святополковы отроки думали перевести дух, но князь и тут не дал им роздыха — ему все казалось, что по его следу идет погоня, которая вот-вот его настигнет. И хотя никто не гнался за ним, Святополк все равно «не можаши стерпети на едином месте, и пробеже Лядьскую [Польскую] землю, гоним гневом Божиим, и пробеже в пустыню межи чяхы и ляхы, и ту испроверже живот свой зле; его же и по правде, яко неправедна, суду пришедшу, по отшествии сего света прияша муку оканьнаго [настал для неправедного суд Божий и принял по смерти муку окаянный]: показываше яве [въявь, наяву] посланная пагубная рана, в смерть немилостивно вогна, и по смерти вечно мучим есть и связан; есть же могила его в пустыни той и до сих дний, исходит же от ней смрад зол».

Было время, когда историки принимали этот текст за чистую монету и даже пускались на поиски таинственной «пустыни межи чяхы и ляхы», где упокоились кости Святополка. Но после исследований А.А. Шахматова {221} и ряда других ученых стало ясно, что летописный рассказ о конце Святополка целиком соткан из явных и скрытых цитат, отсылавших древнерусского читателя к хорошо знакомым ему библейским образам {222} . Вот главные литературные источники летописца:

1. Древнерусский перевод византийской «Хроники Георгия Амартола», откуда почти дословно переписан отрывок о смерти царя Ирода Окаянного, который «за неколико дний тляем и червьми растачаем зле житье си разори… житье си испроверьже, егоже по правде яко неправеднаго, суду пришедшю по отшествии сего света прияша мукы оканьнаго, показавше яве образ, абье прият сего от Бога послана рана пагубная в смерть немилостивно вогна».

2. Ветхозаветная история нечестивого персидского царя Антиоха IV Епифана. Во 2-й книге Маккавейской рассказывается, что этот правитель похвалялся превратить Иерусалим в кладбище, «но всевидящий Господь, Бог Израилев, поразил его неисцельным и невидимым ударом», от которого «схватила его нестерпимая болезнь живота и жестокие внутренние муки, и совершенно праведно, ибо он многими и необычайными муками терзал утробы других». Но Антиох не образумился и не оставил своего намерения. «Тогда случилось, что он упал с колесницы, которая неслась быстро, и тяжким падением повредил все члены тела… и несен был на носилках, показуя всем явную силу Божию, так что из тела нечестивца во множестве выползали черви, и еще у живого выпадали части тела от болезней и страданий; смрад же зловония от него невыносим был в целом войске… Так этот человекоубийца и богохульник, претерпев тяжкие страдания, какие причинял другим, кончил жизнь на чужой стороне в горах самою жалкою смертью» (2-я Макк., 9: 5—9, 28).