Сергей Цветков - Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

Давыдович в третий раз въехал в любезный его сердцу Киев, но не задержался в нем: наскоро отстоял обедню в Святой Софии, простил попавших к нему в плен киевлян и поспешил вслед за своим врагом, даже невзирая на лунное затмение, сильно испугавшее всех и истолкованное «старыми людьми» как неблагоприятное предзнаменование, предвещавшее княжью смерть. Под Белгородом удача вновь отвернулась от него. Четыре недели понапрасну простоял он у белгородского детинца, а тем временем Мстислав Изяславич привел на помощь дяде большое войско верных ему князей, вкупе с «черными клобуками». Проведав о приближении огромной рати, Изяславовы половцы разбежались; побежал и сам Изяслав, но по дороге был настигнут торками. Во время короткой сечи князь получил удар копьем в ногу и сабельную рану в голову, оказавшуюся смертельной. Он упал с коня, и подоспевший вскоре Мстислав нашел его уже при последнем издыхании. Полумертвого пленника доставили в Киев, где он и испустил дух [357] Никоновская (как и Воскресенская) летопись повествует о кончине Изяслава Давыдовича иначе: «И еще же ему живу сущу лежащу [на том месте, где его ранили торки], приидоша над него князь Ростислав Мстиславич и князь Мстислав Изяславич, и нача кричати и плакати, глаголюще: господине великой княже Изяслав Давыдович! Не досыти ли [не довольно ли] тебе было великое княжение черниговское, что мя еси выгнал из Киева, и уже и Киев еси взял, почто же из Белгорода гнати умыслил еси? Он же лежаще и воздыхаше тяжко зело, и кровь много течаше от него, тоже вопроси воды пити. Князь же Ростислав и князь Мстислав повелеша ему дати вина, он же рече: хощу воды. Они же даша ему вина, он же, испив вина, усну сном вечным». ; тело Изяслава отослали Святославу Ольговичу, который похоронил его в фамильном склепе черниговских князей при вышгородской церкви Бориса и Глеба.

Ростислав Мстиславич вернул себе великокняжеский стол, на котором и просидел последние семь лет своей жизни. Его княжение в Киеве завершило целую эпоху: Ростиславу выпало стать последним великим князем, занимавшим киевский стол в согласии с генеалогическим старшинством, чьего политического авторитета еще хватало на то, чтобы выступать в роли верховного арбитра в междукняжеских спорах. Его политическое влияние зиждилось на богатстве и силе его отчины — Смоленской волости, о которой он бережно заботился всю свою жизнь [358] За годы княжения Ростислава количество городов в Смоленской волости увеличилось с четырех (Смоленск, Вержавск, Каспля и Торопец) до полутора десятков. В Смоленске при нем началось каменное строительство. . Впрочем, воинственность была чужда его натуре, и, хотя ему пришлось поучаствовать во всех династических драках своего времени, он с большей охотой пускал в ход средства дипломатии, чем силу меча. Став великим князем, Ростислав не развязал ни одной усобицы, не посягнул ни на одну чужую отчину. Наоборот, годы его княжения в Киеве прошли в попытках умирить всех младших князей по обеим сторонам Днепра на основе справедливого распределения волостей. Его племянник Мстислав Изяславич, дважды помогавший Ростиславу всходить на киевский стол, имел к нему какие-то крупные претензии. Под 1160 г. киевский летописец сообщает, что он «поеха ис Киева, розгневався на стрыя своего на Ростислава, и много речи вста межи ими». Вероятно, Мстислав требовал себе солидного «причастия в Русской земле», потому что помирился с Ростиславом только два года спустя, когда тот дал ему Торческ, Белгород и Канев. Со Святославом Ольговичем Ростислав урядился легко, а после его смерти, последовавшей в 1164 г., уладил вспыхнувшую ссору между сыном черниговского князя Олегом Святославичем и племянником покойного, Святославом Всеволодовичем: первый получил Новгород-Северский, второй — Чернигов. Наконец, великий князь не остался безучастным и к судьбе своего сводного брата, «мачешича» Владимира Мстиславича, которого наделил Треполем с четырьмя городами поменьше.

С половцами Ростислав старался по возможности поддерживать мирные отношения. В 1163 г. он женил своего сына Рюрика на дочери половецкого хана Белука. Однако добиться общего мира на границе со степью ему не удалось, нападения других половецких орд на южнорусские земли происходили с удручающей регулярностью. Зато Ростислав впервые после долгого перерыва сумел объединить силы южнорусских князей в борьбе с половецкой опасностью. В 1166 г. половцы «залегли» в порогах и начали грабить «гречников» — русских и византийских купцов, ведущих торговлю в низовьях Днепра. Ростислав, рассказывает летописец, послал к «братье» своей и сыновьям своим, повелев собраться в Киеве со всеми своими полками. На зов великого князя откликнулись: Мстислав Изяславич с братьями Ярославом и Ярополком, Владимир Андреевич, Владимир Мстиславич, Глеб Юрьевич, сыновья Ростислава — Рюрик, Давыд и Мстислав, галицкий князь Ярослав Владимирович, приславший значительную помощь, и рад других князей. Огромное русское войско спустилось к Каневу и простояло там до окончания речной навигации, охраняя торговые суда.

В 1163 г. кончина митрополита Феодора снова поставила перед Ростиславом болезненный вопрос о замещении митрополичьей кафедры. К сожалению, именно в этом месте древнейшие списки летописи подверглись цензурной правке. Мы знаем только, что Ростислав вдруг круто изменил свое отношение к Климу Смолятичу и отправил в Царьград посольство для того, чтобы все-таки испросить у патриарха благословение на поставление Клима в митрополиты Русской церкви. О причинах этого поступка Ростислава можно только догадываться. Не исключено, что за несколько лет, проведенных им на великом княжении, он, так сказать, опытным путем пришел к осознанию практической целесообразности церковной политики своего старшего брата, покойного Изяслава Мстиславича. Как бы там ни было, эта новая попытка легализации митрополита-русина не имела успеха. Княжеский посол вынужден был вернуться с дороги, так как греки, словно предвидя такой оборот дела, поспешили рукоположить и отправить на Русь своего кандидата — митрополита Иоанна IV (1165). Богатые подарки должны были подсластить Ростиславу эту горькую пилюлю. После речи «цесарского» посла, умолявшего великого князя принять поставленного без его согласия митрополита, как раз и следует вышеупомянутый цензурный пропуск. Очевидно, Ростислав не на шутку рассердился и отвечал весьма резко. Во всяком случае, Татищев на основе своих источников приписывает ему следующие слова, которые, возможно, и были вымараны церковной цензурой: «Я сего митрополита за честь и любовь царскую ныне прииму, но впредь, ежели патриарх без ведома и определения нашего противно правил святых апостол в Русь митрополита поставит, не токмо не прииму, но и закон сделаем вечный избирать и поставлять епископам руским с повеления великого князя».