Сергей Цветков - Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

Дальнейшие события подтверждают, что, идя поперек отцовской воли, Андрей руководствовался хорошо продуманным планом, который нельзя приписать чьему-либо стороннему влиянию, например тех же Кучковичей. Стараниями самого Андрея и сложившегося вокруг него интеллектуального кружка его непослушание отцу было осмыслено и преподано обществу в духе времени как благочестивое следование Божественному откровению и предопределению, то есть началу куда более высокому, чем родительская власть. Сама Богоматерь будто бы распростерла над Андреем свой спасительный покров, и весь его путь из Вышгорода в Ростово-Суздальскую землю был отмечен чудесными явлениями. Возникшая позже легенда дорисовала эту картину небесного вмешательства. Житие Андрея Боголюбского излагает дело так. По прибытии во Владимир Андрей решил поместить вышгородскую икону Богородицы в ростовском соборе. Но когда княжеский кортеж удалился на десять «поприщ» от Владимира, лошади, которые везли киот с иконой, вдруг встали как вкопанные, и никакая сила не могла сдвинуть их с места. Андрей воспринял случившееся как знамение свыше. Приказав петь молебен пред иконою, он сам со слезами молился Пресвятой Деве. В полночь ему явилась Богородица, повелевшая оставить Ее чудотворный образ во Владимире, а на том месте, где она явилась князю, соорудить храм и учредить обитель. Желая сохранить память о чудесном видении, Андрей поручил искусному иконописцу изобразить Богоматерь в том виде, в каком Она явилась перед его духовным взором. На месте же ниспосланного ему откровения Андрей заложил каменную церковь во имя Рождества Богородицы, а вскоре основал здесь также монастырь, княжий двор и городок, названный Боголюбовом, в память того, что Богородица возлюбила это место. После того как церковь в Боголюбове была построена и освящена, князь торжественно внес в нее новую икону, получившую название Божией Матери Боголюбивой, или Боголюбской [360] В настоящее время эта икона, датируемая специалистами 1157— 1158 гг., хранится в женском Свято-Успенском Княгинином монастыре города Владимира. По своему иконографическому типу она восходит к об разу Богоматери Агиосоритиссы, или Заступницы, распространенному в византийском искусстве XI—XII вв. В этом богородичном каноне ростовая фигура Божией Матери, как правило развернутая на три четверти, обращена к Иисусу Христу, изображаемому в верхнем углу иконы; в одной из молитвенно простертых рук Она держит развернутый свиток с молитвой к Своему Сыну. Образ Агиосоритиссы воплощает церковное представление о Приснодеве как о самой надежной предстательнице за людей перед Богом, но, в отличие от Богоматери Оранты (Молящейся), которая печалуется за весь род людской, Богоматерь Заступница молится за избранных: правителя страны или строителя храма, чьи изображения зачастую тоже помещали на иконе припадающими к стопам Богородицы (правда, на ико не Богоматери Боголюбской изображение Андрея отсутствует). Богоматерь Боголюбская, по всей видимости, первая богородичная икона на Руси, на писанная русским иконописцем (и самая ранняя богородичная икона на белом фоне из всех дошедших до наших дней). Отступление от греческого канона выражается в том, что глаза у Боголюбской Богоматери голубые, тогда как по византийской иконописной традиции они должны быть кари ми. Почитание иконы как чудотворной относится уже к московскому периоду русской истории (XVI—XVII вв.). , и установил празднование ей 18 июля; вышгородская же икона Богородицы, для которой Андрей приказал сделать богатейший оклад, была помещена во владимирский Успенский собор и потому стала называться Владимирской. С тех пор Боголюбов сделался любимым местопребыванием Андрея, отчего за ним закрепилось прозвище Боголюбский. Такова благочестивая легенда. Между тем «Повесть об убиении Андрея Боголюбского» (конец XII в.) содержит четкое указание на то, что место для строительства Боголюбова было выбран» Андреем не случайно, не в результате внезапного озарения, а весьма тщательно и с вполне определенной целью: «Создал же бяшеть собе город камен, именем Боголюбыи, толь далече, якоже Вышегород от Кыева, также и Боголюбыи от Володимеря». Несмотря на известную географическую условность данного сравнения (Вышгород отстоит от Киева почти на 10 километров дальше, чем Боголюбов от Владимира), его символический смысл вполне прозрачен: уподобляя Боголюбов Вышгороду, Андрей тем самым приравнивал Владимир к Киеву и, следовательно, намеревался пересмотреть государственно-церковный статус последнего как «старейшего» города Русской земли, ее политического и духовного центра.

Разумеется, при жизни Юрия сделать это было невозможно. Но Андрей ждал своего часа недолго. Смерть Юрия развязала ему руки. Предоставив другим хоронить тело отца, сын занялся похоронами его политики.

Выше уже отмечалось, что Долгорукий предназначал своих сыновей от первого брака для княжения в южнорусских волостях; Ростов же и Суздаль он незадолго перед смертью передал двум своим малолетним сыновьям от второго брака — Михаилу (Михалку) и Всеволоду (об этом сообщает более поздняя летописная статья под 1174/75 г.), причем жители этих городов целовали крест «ко Юргю князю на менших детех, на Михалце и на брате его». Андрей одним махом разрушил эту династическую схему. Он не только не поехал в Киев добиваться для себя великого княжения, но даже никак не отреагировал на разграбление киевлянами Юрьева двора и избиение ими «суздальцев», то есть отцовской дружины. Равнодушие Андрея к безобразному надругательству над памятью об его отце, по всей видимости, можно объяснить только тем, что под конец жизни Долгорукого его конфликт со старшим сыном принял еще более острый характер; едва ли будет преувеличением сказать, что отец и сын смертельно разругались между собой [361] Впрочем, у себя, в Ростово-Суздальской земле, Андрей пожелал предстать почтительным сыном. Киевский летописец отмечает, что он «по смерти отца своего велику память створи: церкви украси, и монастыри постави, и церковь сконца [завершил ее строительство], иже бе заложил переже отец его святаго Спаса камену». . В том же 1157 г., — вероятно, сразу после получения известия о смерти Юрия, — Андрей нарушил и отцовское распоряжение относительно распределения столов в Ростово-Суздальской волости. Крестная клятва, которую ростовцы и суздальцы совсем недавно принесли Юрию на его «менших детях», была забыта, и по решению веча всей «земли» Андрей был провозглашен князем, — причем не какого-то одного города, а всей волости. «Том же лете, — читаем в Киевской летописи под 1157 г., — сдумавши ростовци и суждальци и володимирци вси, пояша Андрея, сына Дюргева стареишаго, и посадиша и [его] на отни столе Ростове, и Суждали, и Володимири». Этот успех Андрея летописец объясняет его чрезвычайной популярностью в народе: «Зане бе прилюбим всим за премногую его добродетель, юже имеяше преже к Богу и к всим сущим под ним». И поскольку, как мы теперь знаем, Андреева «любовь» к Богу была не просто благочестивым чувством верующего, а несла в себе также мощный идеологический посыл политика-новатора, который стремился превратить родное Залесье в Святую землю, находящуюся под особым покровительством небесных сил, то правомерно заключить, что именно эта сторона его «боголюбия» привлекла к нему симпатии широких слоев населения Ростово-Суздальской земли и решающим образом повлияла на вечевой приговор.