Сергей Цветков - Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

Сени — крытая галерея второго этажа в древнерусском тереме.

В.Н. Татищев сообщает неизвестные другим летописям подробности, что Игорь перед смертью «просил, чтоб дали ему священника исповедоваться. Но народ кричал на Игоря: «Когда вы с братом Всеволодом жен и дочерей наших брали на постели и домы грабили, тогда попа не спрашивали, и ныне поп не надобен».

Почитание Игоря как блаженного страстотерпца возникло, если верить Ипатьевской летописи, в самый день его убийства. Пока его тело лежало «на торговище», рассказывает летописец, «человеци же благовернии приходяще, взимаху от крове его и от прикрова, сущаго на нем, на теле его, на спасение себе и на исцеление, и покрывахуть наготу телесе его своими одежами». Скоро стали распространяться слухи о знамениях над телом убиенного князя-инока. В церкви Святого Михаила, где покойника оставили на ночь, будто бы сами собою зажглись все свечи. Об этом известили митрополита Климента, но осторожный иерарх велел утаить случившееся. (Поздние церковные памятники сообщают уже о появлении над телом Игоря светозарного столпа, о громе и молнии, даже о землетрясении.) 5 июня 1150 г., когда Киев был занят Юрием Владимировичем, Святослав Ольгович организовал торжественное перенесение мощей князя Игоря в Чернигов, где они были положены в раку в кафедральном Спасском соборе. Тогда же было установлено празднование памяти святого. Своего сына, родившегося 3 апреля 1151 г., Святослав Ольгович назвал Игорем (в крещении Георгием) — в честь своего брата-мученика. Большим почитанием на Руси пользовалась Игоревская Чудотворная икона Божией Матери, перед которой, по преданию, мученик молился в последние минуты своей жизни.

Одно церковное сочинение расценивает действия киевлян совершен но иначе: «Если киевляне, укоряя, возложили на него [Игоря] честный монашеский образ, и в том восприял он нетленный венец, то без укорной славы они его сподобили, а себя муки вечной» (цит. по: Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания на Руси. XI—XIII вв. С. 152).

«Верхними землями» для киевлян были Смоленская волость и во обще верховья Днепра и Волги.

Геза II был женат на Изяславовой сестре Евфросинии.

Как видим, оба собеседника совершенно позабыли о еще живом и здравствующем на Волыни Вячеславе Владимировиче, который, признав первенство Изяслава, сам себя уронил в старшинстве.

По известию Новгородской Первой летописи, в конце лета 1148 г. новгородский владыка Нифонт «ходи Суждалю, мира деля, к Юргеви». Юрий встретил его «с любовию», освободил по его просьбе новгородских пленников, «но мира не дасть», — согласно предположению Татищева, из-за того, что новгородцы отказались принять на княжение его сына. Что бы обеспечить верность Новгорода, Изяслав вывел оттуда Святополка Мстиславича, с которым у новгородцев возникли какие-то ссоры (Новгородская летопись пишет о его «злобах» на горожан), и прислал вместо него своего сына Ярослава.

Из этих слов Ростислава историки обыкновенно делают вывод, что обвинения Изяславовых бояр против него были небезосновательны.

По Лаврентьевской и Ипатьевской летописям. В Львовской летописи стоит другая дата — 24 июня. Но видимо, 24 июля все же вернее. Это день памяти святых Бориса и Глеба — самое удобное время для выступления под покровом небесных сил. Летописцы подчеркивают, что Юрий шел против Изяслава, «надеяся на Бог».

Причины, побудившие Изяслава отказать Юрию, Татищев передает в следующих словах (от лица великого князя): «Я Киев и Переяславль достал головою моею, ныне же для чего дам сыну Юрьеву Переяславль и посажу врага подле боку моего».

«Сиа убо ему глаголющу, надеяся на множество воинства своего, — поясняет его промах Никоновская летопись, — а помощь от Бога есть, егоже [кого] хощет смиряет, и егоже хощет высит, возставляет от земля нища, и от гноища воздвизает убога, посадит его с силными людми и на престоле славы наследствуя его; смиренным бо благодать дает Господь Бог, гордым же противляется».

За ним была замужем Изяславова племянница Верхуслава, дочь нов городского князя Всеволода Мстиславича.

Зимой 1143/44 г. какая-то его родственница вышла замуж за брата Изяслава, Святополка Мстиславича.

Возможно, что эта мысль была подсказана гордому Изяславу его братом, смоленским князем Ростиславом, который был настроен более миролюбиво («Яз люблю, брате, мир», — приводит летописец его слова). Впоследствии, в одном из посланий к нему Изяслав как-то оговорился: «Ты ми еси, брате, много понуживал, якоже положити честь на стрыи своем и на отци своем [то есть отдать киевский стол Вячеславу]».

Западноевропейские источники говорят также, что в январе 1150 г. германский император Конрад III, враждовавший с Болеславом, добился от папы Евгения III наложения на польского князя церковного интердикта (запрещения).

Татищев особо выделяет из них Ростислава Юрьевича: «Сей князь Ростислав желал всею Русью един обладать, для того, отца своего на братию и сыновцы возмущая, многи беды и разорения Руской земле нанес…»

Эти волости Вячеслава Юрий отдал своему сыну Глебу.

Глеб Юрьевич, потерявший в бою под городом почти всю дружину, сдался на милость Изяслава. Мстиславич отослал пленника к отцу, сказав ему: «Вы мне братия своя, до вас нету речи никоеяже. Но обидить мя твои отец, а с нами не умееть жити».

Привязанность «черных клобуков» к Изяславу объясняется тем, что они состояли в непримиримой вражде со своими степными конкурентами — половцами, на которых опирался Юрий. Как раз незадолго перед тем, в 1149 г., половцы, по сообщению Никоновской летописи, взяли Торческ, «ивласти [волости] и села повоеваша и пожгоша». Татищев, комментируя это известие, пишет, что «Юрий, по некоей клевете гневаяся на черных клобуков, якобы они Изяславу доброхотствуют, в помочь им войск не послал, за что они, вельми оскорбясь, послали тайно ко Изяславу говорить, чтоб, собрав войско, шел ко Киеву, а они обещались ему по крайней возможности не токмо сами помогать, но и других к тому склонять».

Такое отношение к старшему Мономашичу было, впрочем, не всеобщим. Никоновская летопись сообщает, что какая-то часть киевского общества относилась к Вячеславу с симпатией за его «простоту».

По Татищеву, Юрий во всеуслышание говорил, что намерен дать Изяславу «такую же волость, какову он дал Игорю», то есть готовил ему могилу.