Юлиан Семенов - Межконтинентальный узел

- Ты образцово-показательная подруга, - сказал Славин. - Других таких нет.

- Есть. Сейчас очень много хороших женщин. Больше, кстати, чем мужчин.

- Почему? - спросил Славин, прислушиваясь к тосту, который произносил Кульков: "Наука - путь к миру... Уважение к таланту японского народа... Миролюбивые инициативы Советского правительства..." Ну и ну! Вспомнил Попова из университета; тот часто вел заседания комитета комсомола, тоже заливался... Робеспьер, Дантон, трибуны... А потом уличили в том, что членские взносы в рост давал, под десять процентов... Надо бы славословие приравнять к нечистоплотности. Любовь никогда не бывает громкой. Это твое, личное, кто же об этом завывает на трибунах?!

- Почему? - повторила Ирина задумчиво. - Наверное, потому, что женщины стали сильными. Им и работать надо, и не любить они не могут, а век у нас короче, чем у вас, и потом мы наконец научились ценить в мужчине доброту, она есть проявление силы, только дуры считают доброго мужика слабаком; тираном быть куда проще; хотя некоторым это нравится, полагают, что крутой норов даже если наигранный - свидетельство надежности, да и самой думать не надо все решения принимает о н. Ты о чем думаешь? Ты слышишь меня?

- Конечно, - ответил Славин, в который раз поражаясь ее чувствованию: он действительно не слышал ее, потому что думал о том, когда, где и как Кульков сообщит б о с с а м, что завтра предстоит внезапный вылет на новые испытания ракет: об этом ему сказали сегодня на совещании; он не может не сообщить; каждую радиопередачу разведцентра ЦРУ теперь расшифровывают, его торопят: "Будем крайне признательны, если вы ответите на развернутый перечень интересующих нас проблем как можно скорее, желательно на этой неделе".

Каждый шаг Кулькова блокирован, любой его контакт будет зафиксирован, а контакт с ЦРУ не может не состояться - речь идет о ракетном потенциале; Степанов был прав, когда написал о прогнозе этого самого Кузанни: перерыв в работе Женевского совещания не в последнюю очередь связан с предстоящим слушанием в конгрессе вопроса об ассигновании гигантских средств на ракетный проект; нужны новые доказательства нашей агрессивности; Кульковым играют, подсказывают ответы; любопытно, что он им напишет, психологический тест такого рода многого стоит.

Ирина вздохнула:

- А что я говорила? Повтори.

- Ты говорила, что тираном быть проще. Но это не совсем так, Ириша... По-моему, тираном быть жутко... Он постоянно боится, он тени своей боится...

Она покачала головой:

- Нет. Не верно. Поскольку тиран есть явление в какой-то мере анормальное, он лишен страха. Разве Гитлер боялся собственной тени? Он как глухарь был, внезапно рассмеялась она, - слеп и глух, только себя слушал и видел...

Ирина оглянулась на какое-то лишь мгновение, увидела стол, на который смотрел Славин; одни мужчины; он прочитал все в ее глазах: искала женщину, кого же еще? "Глупенькая... Все-таки женщины ревнивее мужчин; видно, изобретательнее в обмане. Мы более прямолинейны, хитрость не в нашей натуре удел слабых. Ну да, - возразил он себе, - а Кульков? Хитер, как змей-горыныч... Впрочем, нет, просто не попадал на умных, по-настоящему умных. А не страдаешь ли ты манией величия, - спросил он себя, - неужели академик Крыловский глупее, чем ты? А ведь сколько лет работает бок о бок с г а д о м... И не догадывается..."

- Японцы красивые люди, правда? - спросила Ирина.

- Очень.

- В них какая-то врожденная пластика... И корректность...

- Посмотрела бы ты хронику времен войны на Тихом океане... Корректность появилась после того, как их разбили в сорок пятом...

"Я должен дождаться того момента, когда он сообщит Лэнгли о предстоящем отъезде на ракетные испытания, - повторил себе Славин, - он не может не сообщить им об этом, а уж после этого я заставлю его поволноваться, пусть откроет запасные каналы связи, пусть завертится, мне необходимо понять, нет ли у него каких-то особых путей отхода; у Пеньковского был второй паспорт, мог скрыться в любой момент, ищи ветра в поле..."

Славин убедился, что п р о с ч и т а л Кулькова верно, когда тот, шепнув что-то Крыловскому, поднялся из-за стола и вышел в коридор; там люди Гречаева, каждый шаг подконтролен, пусть себе.

...Кульков попросил у метрдотеля разрешения позвонить; тот конечно же ответил согласием, поинтересовавшись: "Я вам не помешаю?" - "Нет, нет, что вы, какие тут секреты..." Набрал номер, прикрыв диск рукой; ответил Юрс; сразу же положил трубку, набрал еще раз; Юрс трубку не поднимал, ждал, сколько будет звонков; семь; экстренная встреча в "Национале"; сам не поехал, написал на листочке бумаги адрес своему помощнику Дуаэсу; через тридцать минут будет здесь; обмен информацией произойдет в туалете, не зря Кульков туда отправился; старо как мир, но вполне действенно. Через пятнадцать минут люди Гречаева сделали снимок. Крохотный листочек рисовой бумаги, закатанный в пластилин, был приплюснут к бачку большим пальцем; не повредить бы отпечаток пальца Кулькова. "Срочно улетаю на секретный полигон, вернусь в субботу, после этого обмен информацией; дополнительный вопросник, переданный во время радиопередачи, принял к исполнению. Н-52".

- Милый, а почему в наших ресторанах такие слабенькие и безвкусные программы оркестров? - спросила Ирина.

- Потому что музыканты не имеют процента от прибыли, которую дают посетители, - ответил Славин.

- А почему им не дают процент от прибыли?

- Глупые дяди боятся, что они слишком много заработают...

- Наверное, я все-таки чего-то не понимаю... Вот я хожу к моем парикмахеру уже восемь лет, да?

- Семь, по-моему...

- Восемь. К сожалению. Раньше я никогда не укладывалас огород на голове...

- Мне это, кстати, больше всего нравилось.

- Не лги себе. Ты во всем любишь элегантность, я же знаю.

- Твой огород был невероятно элегантным... Вкусные яблоки дали к шницелю?

- Объеденье.

- А почему не долопала?

- Потому что я и так перебрала с калориями.

- Имей в виду, с возрастом мужчин тянет на упитанных.

- Ты вневозрастен. Славин усмехнулся:

- Как консервированный огурец?

- Не смей так говорить! Я не знаю ни одного мужчину, который был бы так молод, как ты.

- Ох, - улыбнулся Славин. - Повтори, пожалуйста, еще раз.

- Повторю вечером, - пообещала Ирина. - Так вот, о моем парикмахере... Я ему всегда плачу сверху, потому что он загодя резервирует время, знает, какую прическу я люблю, рассказывает мне какие-то истории, шутит - вот тебе и час отдыха, будто хвойная ванна, правда... Так вот, он пытался открыть салон у себя дома, но его замучили фининспекторы... В чем его вина, только лишь в том, что он очень любит свою работу и доставляет клиентам радость? Люди с хорошим настроением лучше работают, кстати говоря... Объясни же, кому он мешал?