Сергей Яров - Россия в 1917-2000 гг. Книга для всех, интересующихся отечественной историей

Атмосферу этих постоянных подозрений, равно как и имперские замыслы Сталина, ловко использовала нацистская дипломатия. С середины августа 1939 г. возобновились политические переговоры СССР с Германией. Они привели к заключению 23 августа 1939 г. пакта о ненападении между обеими сторонами сроком на 10 лет. Он был подписан В.М. Молотовым, ставшим в мае 1939 г. наркомом иностранных дел после смещения Литвинова, и И. Риббентропом, германским министром иностранных дел, прибывшим в Москву. Внешне пакт мало чем отличался от предыдущих договоров этого типа. Он предусматривал разрешение мирным путем конфликтов между государствами и их консультации с целью избежать столкновений. То, ради чего Риббентроп так поспешно стремился приехать в Москву содержалось во втором и четвертом пунктах пакта. Они предполагали, что «если одна из Договаривающихся Сторон окажется объектом военных действий со стороны третьей державы, другая… не будет поддерживать ни в какой форме эту державу» и что «ни одна из Договаривающихся Сторон не будет участвовать в какой-нибудь группировке держав, которая прямо или косвенно направлена против другой стороны».

К пакту о ненападении прилагался секретный протокол. Он разделял сферы интересов СССР и Германии в случае захвата, или, если следовать его нарочито туманным формулировкам, «территориально-политического переустройства» Прибалтики и Польши. При этом территория Польши делилась между СССР и Германией по линии рек Нарев, Висла и Сан, а Финляндия, Эстония и Латвия признавались сферой советских интересов. Спустя некоторое время, убедившись, что Англия и Франция объявили все же войну из-за Польши, Сталин предпочел отказаться от доставшихся ему земель с польским населением в ответ на признание Литвы сферой советского влияния. Германская сторона согласилась на подобный «обмен», что и получило отражение в новом советско-германском секретном протоколе к «Договору о дружбе и границах» 28 сентября 1939 г. Населенные украинцами и белорусами территории, принадлежавшие ранее Польше, стали частями соответственно Украинской и Белорусской Советских Социалистических республик.

По прошествии времени необходимо признать, что советско-германская сделка 1939 г. была крупнейшим политическим просчетом Сталина и его окружения. Короткий срок «передышки», позволивший провести некоторое перевооружение Красной армии и сделать ограниченные территориальные приобретения, конечно, имел определенное значение для укрепления боеспособности СССР. Это, однако, не могло компенсировать того колоссального стратегического перевеса, который получила Германия в 1939–1941 гг. в результате обеспеченной ей со стороны Советского Союза свободы рук. К июню 1941 г. СССР остался один на один фактически с целой Европой, оказавшейся под германским контролем. Расчеты Сталина, правда, не были лишены оснований и, несомненно, покоились на воспоминаниях о многолетнем позиционном противостоянии времен войны 1914–1918 гг. Никто не мог представить, что великая военная держава Франция рухнет через несколько недель после наступления германских войск на Западе в мае 1940 г.

Дружба с Германией, с которой находились в состоянии войны с 3 сентября 1939 г. Англия и Франция, способствовала дипломатической изоляции СССР. Ее усилили неприятие на Западе советского вмешательства в прибалтийские дела и агрессия против Финляндии. Последняя акция стоила СССР места в Лиге Наций — он был исключен из этой международной организации 14 декабря 1939 г. Медленно ведя во второй половине 1939 г. дипломатическую подготовку новых территориальных приращений, СССР резко убыстрил ее только в момент острого кризиса на Западном фронте в мае-июне 1940 г., когда воюющим державам было уже не до дальних уголков Европы. Летом 1940 г. СССР заставил Румынию вернуть захваченную ею Бессарабию. Тогда же он добился присоединения в качестве союзных советских республик Эстонии, Латвии и Литвы. Советско-германские соглашения не были единственной причиной быстрой ликвидации независимости прибалтийских государств, но они, бесспорно, являлись ее важнейшей предпосылкой.

Объединение Европы под немецким главенством побудило Гитлера изменить правила советско-германской политической игры. Германия уже не нуждалась в советской дипломатической поддержке и, более того, видела в СССР единственную силу, на которую могла уповать сопротивляющаяся Англия.

Советско-германские разногласия с особой силой выявились в ноябре 1940 г. во время переговоров Молотова в Берлине. Молотов настаивал на «разрешении финской проблемы», пояснив, отвечая на вопрос Гитлера, что «он представляет себе урегулирование в тех же рамках, что и в Бессарабии и в соседних странах», т. е. путем полного поглощения Финляндии. Молотов больше интересовался не разделом восточных владений Англии, к чему его усиленно подталкивали Гитлер и Риббентроп, а европейскими делами. Он выразил озабоченность пребыванием немецких войск в Финляндии и недвусмысленно заявил, что считает Болгарию сферой советских интересов. Все эти требования встретили резкий отпор германской стороны. СССР было взамен предложено присоединиться к Тройственному пакту Германии, Италии и Японии. Молотов дал уклончивый ответ и только в конце ноября 1940 г. сообщил о принципиальном согласии СССР на подписание пакта. Однако это предполагало выполнение ряда предварительных условий: СССР получал право создавать военные базы в черноморских проливах, Япония должна была отказаться от концессий на Северном Сахалине, немецкие войска обязаны были уйти из Финляндии. Германия позднее известила СССР о невозможности принять эти условия без консультации с союзниками и тем окончательно похоронила данный проект.

Советско-германские отношения вступили в полосу откровенной враждебности после вторжения гитлеровских войск в Югославию 6 апреля 1941 г. Это произошло через день после подписания в Москве Договора о дружбе и ненападении между СССР и Югославией. Попытки Советского Союза в последующие несколько месяцев ослабить напряженность в советско-германских отношениях не имели успеха. 22 июня 1941 г. посол Германии в СССР В. Шуленбург вручил Молотову меморандум об объявлении войны.

Переход к НЭПу в какой-то мере можно назвать внезапным, хотя споры о «военном коммунизме» велись еще с 1918 г. Со временем у НЭПа обнаружили слишком много «отцов». Авторство его приписывалось то меньшевикам, то Троцкому, то, наконец (и чаще всего), Ленину. В сущности, никого из них нельзя назвать первооткрывателем. Речь шла только о признании очевидных, почти азбучных экономических истин — и кто-то сделал это быстрее, а кто-то медленней. Чтобы крестьянин дал больше хлеба, он должен работать и на себя, а не только на государство — согласием с этой простейшей истиной, собственно, и начался НЭП.