Сергей Яров - Россия в 1917-2000 гг. Книга для всех, интересующихся отечественной историей

У нового экономического порядка, при всех его достоинствах, был существенный недостаток, имевший роковые последствия в судьбе НЭПа; хозяйственный расчет применялся в основном только в трестах; на отдельные предприятия он мог не распространяться. Трест получал доход и тогда, когда предприятие работало прибыльно, и тогда, когда оно было убыточным, — назначением завышенных цен на свои изделия.

Экономика не могла нормально развиваться при галопирующей инфляции. Сиюминутные выгоды, приносимые безудержным печатаньем «денежных» бумажек, быстро меркли на фоне тех убытков, которые несло государство из-за постоянного снижения курса рубля. Налоги не приносили тех доходов, на которые рассчитывали власти, мало кто рисковал вкладывать деньги в долгосрочные проекты. Необходима была денежная реформа и как можно скорее.

В конце 1922 г. были выпущены в обращение новые десятирублевые банкноты — «червонцы» — приравненные по стоимости к «царской» десятирублевой золотой монете. Они обеспечивались отчасти драгоценными металлами, но в большей степени — товарами и векселями. На первых порах червонец использовали лишь как расчетную единицу в производственных операциях, в оптовой торговле. Обычными, обиходными деньгами служили ежедневно обесцениваемые «совзнаки». Двойное обращение — устойчивой и падающей валюты — не могло продолжаться долго. В начале 1924 г. «совзнаки» прекратили печатать. Были выпущены в обращение казначейские билеты достоинством 1, 3 и 5 рублей. До 30 апреля 1924 г. старые деньги нужно было обменять на новые по курсу 1 рубль — 50 тысяч «совзнаков» образца 1923 г.

Финансовая реформа не являлась чисто технической операцией. Чтобы ее осуществить, требовалось накопить средства. Последние зачастую прямо изымались у населения путем принудительного распространения государственных займов и выплаты жалованья так называемыми «золотыми облигациями».

Следствием реформы стало составление бездефицитного бюджета (в котором доходы превышали расходы) уже в 1924 г. К середине 1920-х гг. натуральные хозяйственные отношения почти полностью стали денежными. Так, натуральный налог, который платили крестьяне с 1921 г., в 1924 г. был заменен денежным.

В эпоху военного коммунизма фактически практиковалась «уравниловка». Действовали тарифы и разряды, за разный по сложности труд платили по-разному но платили так мало, что эти различия почти не ощущались. НЭП восстановил принцип «каждому по труду», но одно это не смогло обеспечить устойчивый и быстрый рост производительности рабочих. Градация заработков являлась не только признанием неравноценности трудового вклада. Она должна была побуждать и к более продуктивной работе, но как раз этого зачастую не происходило. Предприятие могло и не быть «доходным», но премии от треста рабочие получали. В этой ситуации «стимулы к труду» неизбежно ослабевали, рабочие не чувствовали прямой связи между затраченными усилиями на производстве и своими заработками.

В новой экономической политике можно выделить несколько этапов: 1) весна — осень 1921; 2) конец 1921–1922; 3) 1923–1925; 4) 1926 — начало 1930-х гг.

Весной-осенью 1921 г. определялись лишь основные контуры новой политики. Она еще не всеми воспринималась «всерьез и надолго». Власти пытались, где это возможно, «обуздать капитализм», причем делали это довольно неуклюже. 1921–1922 гг., с легкой руки Ленина, назвали «годом отступления». Попривыкнув к необычной и неприятной для них фигуре нэпмана, власти пошли на некоторые послабления им — и заодно приблизили к «капиталистическим» условиям работы в государственном секторе. Резонанс, который приобрел НЭП, как раз в значительной степени объясним не столько терпимостью к «капиталистам», сколько необычной системой советского хозяйствования. Та жесткая деловая хватка, которую проявили «красные директора» и на которую столь часто жаловались рабочие, делала новых управляющих предприятиями порой неотличимыми от старых хозяев дореволюционной поры. Заметим, что уступки «капиталистам» в 1921–1922 гг. не были широкими. Чуть ослабляли налоги, разрешали заниматься коммерцией там, куда раньше пускали не всех, соглашались, чтобы нэпман нанял на работу людей сверх установленных «потолков» — и дальше этого не шли и не хотели идти.

Слом НЭПа фактически начался в 1923 г. Исходным пунктом для этого послужил знаменитый кризис 1923 г. Возникли так называемые «ножницы цен»: продукты крестьян были дешевы, промышленные изделия — дороги. А поскольку промышленные товары не раскупались, рабочим перестали платить зарплату — деньги трестам было взять неоткуда.

Главная причина кризиса не вызывала сомнений: сельское хозяйство развивалось быстрее и успешнее, чем промышленность. Разумеется, крестьянское хозяйство было легче восстановить, чем промышленность. Оно и пострадало меньше в годы войны, да и не требовало таких больших капиталовложений. Но к объективным трудностям примешивались и субъективные. Крестьянин работал на себя — и потому работал лучше и быстрее. Для рабочего же предприятие не было «своим». Он не чувствовал, как крестьянин, прямой связи между тем, что он сделает, и тем, что он получит.

Если бы существовала реальная конкуренция, маневры трестов с завышением цен на свою продукцию едва бы удались: их потеснил бы более удачливый соперник. Но конкуренции не было. Тресты фактически являлись монополистом своей продукции. А в таком случае, казалось, можно было назначать цены совершенно произвольно и не бояться, что их «собьет» конкурент.

Кризис был преодолен частично. Трестам предложили добиться подлинной, а не фальшивой самоокупаемости. Но сделать это в одночасье было нельзя — и трестам пришлось назначить более низкие цены; кому-то это принесло убытки, у кого-то просто уменьшились сверхприбыли. Таким образом, снижение отпускных цен на промышленные изделия произошло фактически административным, а не экономическим путем. То же можно сказать и о повышении заготовительных цен на крестьянскую продукцию: здесь вмешательство государства выглядело еще более откровенным.

Кризис 1923 г. показал иллюзорность идеи о возможности самонастройки нэповской экономики. Разумеется, выход из любой кризисной хозяйственной ситуации требует в той или иной мере участия государства, но в классической рыночной системе государственное вмешательство ограничивается множеством противовесов. В советской экономике такие ограничители действовали слабо. С каждым новым кризисом рыночные регуляторы утрачивали свое значение. Меры не знали: увидев, что с помощью дубинки иные проблемы решаются и лучше, и быстрее, не смогли побороть в себе искушения все чаще хвататься за нее.