Андрей Богданов - 1612. Рождение Великой России

Ты не только, государь наш, подвигом своим врагов устрашал, — говорили дворяне и воеводы, — но и мыслью помыслишь на польских и литовских людей — и они от мысли твоей дальше бегут и страхом объемлются.

А ныне мы,- причитали воины,- как скоты бессловесные, овцы, не имеющие крепкого пастыря. У тебя, государя, в полках войска нашего и без казни страшно и грозно, а все радостны и веселы. И как ты, государь наш, в полках у нас поедешь, и мы, как на небесное солнце, на тебя насмотреться не можем!»

Воины горько плакали над тем, что потеряли. А ко двору Скопина-Шуйского всё шли и шли сановники, шли нищие и убогие вдовы, слепые и хромые, все со слезами и горьким воплем. Проститься с телом пришёл царь Василий с братьями, с ним патриарх Гермоген и весь Освященный собор.

Московские сановники не хотели пускать к телу Якова Понтусовича Делагарди, дескать, он не православный. Генерал страшно на них закричал: «Как меня не пустите своими очами видеть государя, кормильца моего?! Что это такое деется!» Его пустили проститься. Со двора Делагарди вышел, захлебываясь от слёз. «Московские люди, — кричал он, — не только на вашей Руси, но и в моей Немецкой земле никакой король не будет таким государем мне!»

По всей Москве искали, сняв с тела мерку, дубовую колоду, чтобы сделать князю, по обычаю, цельный гроб. Нигде не нашли колоды столь огромного размера. Думали сделать гроб каменный, но не нашли и камня столь великого. Тогда мастера собрали гроб из нескольких колод. В нём и понесли тело в Чудов монастырь в Кремле, чтобы оставить там до времени, когда можно будет отвезти прах князя в семейный склеп в Суздале.

С трудом воины несли по улицам огромный гроб. Всё войско пело надгробные песни. Огромная толпа вдов, сестёр и дочерей воинов, погибших в боях, окружала мать и жену Скопина-Шуйского. Их вели под руки — они то и дело теряли сознание от горя.

Когда пронеслась весть, куда несут гроб, народ заволновался. Сначала несколько человек, а потом все едиными устами закричали: «Подобает такого мужа, воина, воеводу и победителя в соборной церкви у Архангела Михаила положить. И гробницу его причесть к гробам царей и великих князей!»

«Достойно и праведно так сотворить», — отвечал народу царь Василий. Гробница князя была устроена в Архангельском соборе — усыпальнице московских великих князей и царей. Отпевал воеводу в Успенском соборе патриарх Гермоген. Святейший не знал, что и ему доведётся погибнуть по воле злых бояр. Он скорбел, предвидя новое море бед, в которые со смертью Скопина погрузится Россия.

Царь Василий притворно плакал, но никто не верил ему. Шведы, немцы и французы прямо называли его отравителем, говоря, что это он дал приказ убить Скопина. Народ винил в смерти князя царских родственников. Убийцами называли Дмитрия Шуйского и его жену Екатерину. Сразу после похорон народ бросился громить их двор. Василию Шуйскому пришлось послать войска, чтобы спасти жизнь и имущество своего брата.

«И сколько я тебе, чадо, — сетовала матушка князя, — в Александровой слободе приказывала не ездить в град Москву, говорила, что лихи в Москве звери лютые, а пышут ядом змеиным!» Сетовать было поздно. Яд поразил Россию в самое сердце.

Боярыня Елена Петровна не смогла жить в миру после смерти сына. Она приняла постриг в Покровском девичьем монастыре под именем Анисья. Вдова князя Александра Васильевна постриглась там под именем Анастасия.

Все в России единодушно верили, что чаша греха переполнилась и на Москву, убившую своего освободителя, обрушился праведный гнев Божий. Преступная столица должна была пасть, погребая под собой виновных и невинных. Армия без полководца-соперника досталась Дмитрию Шуйскому, который повел ее к гибели. Известный трусостью, он действовал теперь как безумец, разрушая всё, что приносило успех «новому Давиду»: разделил силы, отказался от укреплений, оскорбил наемников задержкой жалованья, двинул на ударное направление не стойкую пехоту, а дворянскую конницу.

24 июня 1610 г. в сражении под Клушином 40-тыс. русская армия и 8-тыс. корпус наемников-профессионалов перестали существовать. Большинство воинов после разгрома перешло на сторону Речи Посполитой. Спасший часть сил Делагарди отступил на север, где шведы начали войну с Россией. Царево Займище, Можайск, Борисов, Боровск, Иосифо-Волоколамский монастырь, Погорелое Городище и Ржев перешли на сторону королевича Владислава, с именем которого поляки шли на Москву. Прокофий Ляпунов поднял восстание в Рязани. Коломна и Кашира поддались Лжедмитрию II — тот уже 16 июля со знаменитым воеводой Дмитрием Трубецким появился под Москвой. Бояре были готовы оставить Шуйских, войска отказывались сражаться за них.

Библия умалчивает, что сталось бы с народом израильским, если бы Саулу удалось извести Давида. Россия по традиции не могла не поставить на себе такой эксперимент. Новый Давид пал, так и не сумев одолеть чудовищного Голиафа Смуты. В этом проявился исконный радикализм русской истории — отечественного Давида прославили за то, что он появился на поле битвы.

Корона Шуйских, за которую столь упорно и кровопролитно сражался князь Михаил Васильевич, была обречена. Смута входила в новую фазу, другие герои поднимались на подвиги и погибель, чтобы власть в России была установлена «общим согласием всея земли». Московские бояре, взявшись организовать «всенародное избрание» российского монарха, первым делом приняли присягу самим себе, вторым — передали престол польско-шведскому королевичу Владиславу, а третьим — полностью «положились на волю» его отца, крупного деятеля католической реакции короля Сигизмунда III Вазы.

Правители России явили миру, что не знают пределов бессовестности в продаже Отечества. Даже гетман Станислав Жолкевский, который вел с московскими боярами переговоры, ужаснулся и отказался участвовать в столь грязном деле. Ужаснулись «боярской наглой измене» и видавшие виды россияне. Стало собираться Всенародное ополчение. Но это уже совсем другая история…

Могучая фигура священномученика Ермогена — патриарха Гермогена (1606—1612) — поднялась в огне Смуты и наложила свой отпечаток на ход гражданской войны, переросшей во всенародную борьбу за освобождение и объединение России. Говоря об интеллектуальных жертвах Смуты и её герое, тоже принесённом в жертву полководце Скопине-Шуйском, мы не могли закончить свой рассказ, не упоминая постоянно об этом подлинном архипастыре.

По обыкновению, патриарх был избран царем и верно служил ему, но это был не смиренный исполнитель воли государя, а самостоятельный человек с сильным характером, с глубокими личными убеждениями и смелостью отстаивать их, невзирая на лица и обстоятельства. Гермоген был первым патриархом, чья личность (а не только дела) вызывала разногласия и горячие споры современников, унаследованные потомками. Даже в благопристойно приглаженной церковной истории, даже после прославления Гермогена в связи с юбилеем дома Романовых в 1913 г. его выдающаяся роль в истории Российского государства и Церкви оценивалась по-разному {57} .