Михаил Смолин - Тайны русской империи

Субъективность и даже тенденциозность публициста часто помогают сильнее ощутить смысл времени и сущность объекта его исследования. Попытка абстрагироваться от исследуемого предмета, поиск «объективного» подхода к нему выхолащивает, сушит публицистическую работу, заставляя быть сдержанным в оценках из ложного опасения впасть в крайность. С удалением из такого сочинения личности исследователя, его чувств, убеждений и т.д. остаются лишь цифры, даты, факты, связанные меж собою лишь определенной последовательностью.

Поэтому, не боясь обвинений в тенденциозности и субъективности, я выбираю для описания наших цивилизационных проблем православный субъективизм как лучший и универсальный для нас. Из множества других идейных субъективизмов православный является единственно возможным и правильным мерилом в объяснении прошлого, настоящего и будущего такого сложного явления, как «Православный Мир», и составляющей его части — Русской империи.

В чем же Тайный смысл Русской империи?

Об этом книга, которую вы держите в своих руках.

Идеал и историческая действительность. Проблема вечного, настоящего и будущего.Прежде чем говорить об идеале империи, необходимо попытаться установить само место идеала в истории и те силы, которые реализуют этот идеал в исторической действительности, а также как соотносятся в истории вечное, настоящее и будущее.

«Служить вечному, — как утверждал один консерватор, — можно только отдаваясь вполне настоящему, и это потому, что историческое настоящее благодаря своей осмысленности и направленности воскрешает в себе прошлое и даст верный залог будущего» {1} 1 Болдырев Н.В. Смысл истории и прогресс // Болдырев Н.В., Болдырев Д.В. Смысл истории и революция. М., 2001. С. 184. .

Мысль эта, сказанная на языке философии XX столетия, находит свое подтверждение и у библейского Екклезиаста, в книге которого говорится: «Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было; и Бог воззовет прошедшее» (Еккл. III, 15), почему, собственно, служение вечному есть служение тому, что имеет возможность к воскрешению.

Эти два богословско-философских определения могут одновременно служить и пониманию того, что мы называем традицией. Смена настоящего будущим и переход настоящего в прошедшее невнимательным наблюдателем всегда определяется как прогресс, то есть как безусловная новизна. Но на самом деле в такой смене нет ничего принципиально нового, потому что сменяемое будущим настоящее никогда не уничтожается бесследно, не замещается им, а как бы включается в новое настоящее, становясь его важной частью.

«Вытесненное настоящим, оно в нем сохраняется, культивируется; но если прошлое сохраняется в настоящем, то, значит, последнее не может быть простым повторением прошлого: присоединяя нечто к старому, оно тем самым оказывается чем-то принципиально новым, небывалым; история, по существу, область обновления, новизны, творчества, и это именно в силу се принципиальной традиционности. Традиция и творчество — соотносительны. Поскольку прошлое уходит в глубину настоящего, постольку оно придает ему творческую силу, силу оригинальности» {2} 2 Там же. С. 185. .

Идеал, невозможный к абсолютному воплощению в истории, распылен в относительной вечности исторического процесса и в каждый момент времени или приближается (улучшается, развивается) к своему абсолютному воплощению, или отдаляется (ухудшается, деградирует), или топчется на месте. Таким образом, сам идеал не подвластен времени, а потому само течение времени и путь к идеалу могут являться разнонаправленными движениями с разными скоростями и разными векторами направлений. То есть время — величина постоянная, а скорость от или к воплощению идеала может быть совершенно разной, почему, собственно, в достижении идеала в истории в разные времена могут быть подъемы и падения. Таким образом, смысл истории есть стремление к воплощению идеала, и смысл свой история теряет тем более, чем более ослабевает эта устремленность к идеалу. Сила идеала в том и состоит, что достичь его невозможно, но само стремление к нему придает смысл исторической действительности, поскольку ее можно мерить приближением или удалением от самого идеала.

Стремление к идеалу пронизывает всю историю, проходя чрез нее как некий идеальный путь, создающий традицию. Идеал должен быть вписан в историческую действительность, иначе он безжизненная «обманчивая химера». Идеал сам требует движения (этого идеального начала истории), сам его направляет, зная, куда и откуда движется историческая действительность. Но это движение, эта энергия благотворна только тогда, когда она вписана в «огромную тяжесть и косность исторической данности», когда она соотносится с традицией.

Кто же воплощает в исторической действительности сам идеал? Кроме человека, с помощью Божией, с его различными социальными общностями этого сделать некому. Но этот процесс не является ни линейным, ни всеобщим, в смысле наличия некоего «человечества», которое как реальная общность идет к достижению идеала в истории. Нет, «история являет не единство, систему, а множественность, простую рядоположность относительно несправедливых, плохих учреждений, дезорганизацию многих союзов, вечно меняющих свои очертания… Нет единого человечества, двигающегося к единой цели; множество маленьких человечеств, народов, классов, партий вращается вокруг единой, неподвижной точки… Выступление на сцену человечества означало бы конец истории. На исторической сцене могут выступать, без опасности проломить ее, лишь отдельные народы. Нужно проникнуться мыслью, что группы, народности — единственное русло исторической действительности; они тот священный хлеб, в котором совершается таинство пресуществления идеала в действительность» {3} 3 Там же. С. 200-201. .

Таким образом, историю делают, то есть воплощают идеал в исторической действительности, только отдельные народы, образованные самим Богом после разрушения Вавилонской башни и уничтожения общего всем языка. Творят историю народы, доросшие в своем духовном развитии до мировых ролей, через свои государственные образования, которые, как и сама человеческая общность, есть также божественные учреждения.

Государство и царская власть как институты Богоучрежденные.Говоря о государстве как институте Богоучрежденном, необходимо задаться вопросом, а каковы по своему принципу власти были первые человеческие государства? Христианские богословы согласно говорят о том, что государственная власть имеет своим началом или прототипом власть главы семьи [1] Вот, например, мнение знаменитого канониста епископа Никодима (Милаша): «Для направления человеческих законов, — пишет он, — …к цели, предначертанной Промыслом Божиим, Бог даровал, как первому главе семьи, государственной власти силу, чтобы она рукою, вооруженною мечом правды и справедливости, вела людей во имя Его благим путем» (С. 668. Никодим епископ Далматинский. Православное церковное право. СПб., 1897). .