Жан-Пьер Шаброль - Пушка Братство

-- Ой, Флоран, до чего же мир богатый!

Она раскачивала на ходу гирлянды колбас, открыв от восхищения рот, слушала крики зазывал, жевала то кружочек колбасы, то кусочек сыра, полученные в обмен на улыбку или просто 6лагодаря ловкости рук. Я никак не мог оттащить ee от жонглерa и огнеглотателя. Ho, услышав торжественный зов трубы, она бросилась со всех ног, расталкивая толпу, и я обнаружил ee y помоста: она стояла, подняв свои прекрасные, горящие восторгом глаза на зазывал в пестрых костюмах, громогласно заявлявших, что половину сборa они пожертвуют на раненых.

Сейчас, когда я пишу это, мне вдруг вспомнились ee слова, которые я как-то не сразу понял.

-- Флоран, до чего же прекрасна жизнь! Нельзя в ней никому отказывать, права такого никто не имеет...

Тогда для меня это прозвучало как плод ee социальных раздумий!

Потом мы качались на качелях, долго рассматривали панораму осады, вступление Гарибальди в Дижон, попытали счастья в рулетку, a потом углубились в созерцание тьеров, пикаров, жюлей фавров и их приспешников, изображенных карикатуристами в виде уродливо разбухших чудищ, выставленных в газетных киосках.

Марта была осколочком народноro веселья, капелькой его смеха, так славно пахнувшего пряником. Это для нее Париж устраивает ярмарки и уличные гулянья.

Нынче вообще на улицах полным-полно народа. Люди торошшво шагают во всех направлениях, разбившись на небольшие группки в зависимости от профессии, возраста, пола, местожительства. Медники и жестянщики устремляются к Кордери, шорники держат путь в зал Шалле, каменщики с подручными идут к своей мэрии, портныв -- в зал Робер, работники боен -- в зал Биржи. Отряд федератов задержал с полдюжины лихих гражданок во исполнение изданного вчерa Бабйком декрета "брать под стражу женщин легкого поведения, открыто занимающихся своим позорным ремеслом, равно как и пьяниц, потерявших под влиянием пагубной страсти уважение к самим себе и забывших свои долг гражданина*.

-- Как,-- возмутились задержанные,-- мы работницы и идем в зал празднеств мэрии IV округа, a там по призыву Натали Лемель будут созданы федеральный и синдикальный комитеты.

-- Прохожие над вами посмеялись!

-- Скоты они! Вы нас за шлюх приняли, что ли? Неужто мы похожи?

-- Говорят вам, что это просто шутки...

-- Глупые шутки!

Теперь они уже не смеялись, называли номерa своих батальонов, фамилии сержантов...

-- Вот какие y нас женщины нынче гордые! -- торжествовала Марта.

На площади Шато-д'O завязался ожесточенный спор.

-- A я вам говорю, что нечего им, бездельникам, брюхо себе отращивать, пусть помогают нам баррикады строить!

Речь шла о полуторa тысячах солдат, которые застряли в Париже 18 марта и которых Коммуна держала в казармах на Прэнс-Эжен. Они категорически отказывались нести любую службу, заявляя, что не желают поддерживать ни Париж, ни Версаль.

-- Подумаешь, штыки в землю воткнули; по нынешним временам этим не отделаешься!

Одетый по-праздничному, простой люд спускался вереницей из мансард предместий, широким шагом беднота разгуливала по Бульварам, немного важничая под лучами солнца, которое наконец-то решилось светить для всех без

различия. Движением головы гуляющие насмешливо показывали на здание Биржи, осененное красным флагом: ярко-красное по небесно-голубому! Многие, осмелев, направлялись даже в Национальную библиотеку и в Лувр, снова открытые для публики.

На терpacax кафе было полно, в "Кафе де Пари" мы заметили парочку влюбленных, приглашавших нас к своему столику: Гифес и Вероника.

-- Идем, идем. Оранжаду! -- провозгласила Марта.

Вино или кофе мы и в Бельвиле выпьем.

Мыустроились, как настоящие буржуа: руки положили на подлокотники, откинулись на спинку кресла, ноги вытянули, каблуками уперлись в землю, носки вверх, a мечтательные взоры устремили к небесам. И дотчевали себя теми же лакомствами: пирожные, шоколад...

-- Угощает Диссанвье,-- шепнула мне Марта...

За соседним столиком громко болтали здешние завсегдатаи, настоящие, с деньгой, даже и сейчас чувствовалось, что они y себя, a может, просто это дело привычки.

-- Версаль остается единственным правительством! Пруссаки не признают другого! И Франция тоже!

-- Мой лакей получил письмо от брата, моряка-версальца. Они там тоже потеряли немало людей и по горло сыты, должно быть, всем этим...

-- Когда Коммуна ограбит церкви и казну, она прикарманит золото рантье!

-- Крупным собственникам надо бы обратиться к господину Тьеру. XVI округ все заграбастывает. Это несправедливо!

-- Наши коммунаришки уже вцепляются друг дружке в глотку. B Ратуше, говорят, каждый день кого-нибудь недосчитываются. Скоро там никого не останется.

-- Hy что ж, дай-то бог, a пока выпьем кофе с коньяком!..

-- Уверяю вас, крысы уже начинают покидать корабль.

-- Hy, сударь, ежели вы думаете, что министры нашего дражайшего Великого Карлика неизменно единодушны...

-- Версальцы возьмут Коммуну в тяски и раздавят ee вот так!

-- Я слышал, что версальские солдаты и моряки дерутся уже с жандармами и полицейскими.

-- Вы же видите, наши красные полностью деморализованы.

B сущности, это было не более чем легкое ворчание, мурлыканье балованных котов, "хорошо упитанных и воспитанных*, которые исстари лениво примащиваются y очагов больших городов, в свои час незаметно нанося удары лапой.

Знакомый деятель Интернационала подошел наскоро пожать руку Гифесу. К тому времени мы уже сидели чуть ли не на головах друг y друга, так что я невольно услышал шепот, предназначавшийся одному только Гифесу:

-- На западе некоторые заставы уже не охраняются. И на укреплениях ни души. Мне это известно из достоверных источников. Ho спрашивается, о чем же думает Коммуна...

Юный газетчик обходит одно кафе за другим и громко, полный иронии голосом, не скрываясь и не вылезая вперед, предлагает "Верите", "Сьекль" и "Авенир", официальный орган Лиги,-- три из тридцати версальских газет, закрытых префектурой.

На Вандомской площади красовались на фоне навозной кучи обломки Колонны, все еще возбуждая любопытство воскресных зевак. Te же зеваки отталкивали друг друга локтями, чтобы попасть в объектив фотоаппаратов, наставленных заезжими иностранцами. Какая-то хитроумная маркитантка развесила гирлянды сосисок и колбас на трубу длинного телескопа.

-- Послушайте, звездная колбасница,-- обратился к ней толстый лейтенант, вышедший, очевидно, за покупками,-- погода хорошая, я собираюсь устроить пир, три блюда, не меныпе: прошу свинины, сала и поросенка.

Прохожие расхватывали новые песенки:

Haрод, заруби себе на носу: Не позволяй версальскому псу Лезть к тебе на закорки... Пусть лучше отведает порки!

На каждом перекрестке можно было обнаружить один или даже два образчика последней парижской разновидности: уличный оратор, обычно волосат, в широченной iftляпе, он брызжет во все стороны слюной, еле успевая подхватывать непрочно сидящие на носу очки.