Жан-Пьер Шаброль - Пушка Братство

На улице Ройяль трубы сзывали людей к бойницам, чтобы отразить новый штурм.

Выйдя из ресторана и вступив на улицу, мы успели только броситься ничком на плиты тротуарa. Осколки снаряда забарабанили о камни мостовой. Рваным пунктиром пронесся ужасающий гул, потрясший воздух, вспышки, обломки, дым, пыль, 6рызги выбитых стекол и витрин, вихрь травинок.

Леденящий душу вопль.

Впервые в жизни из глотки Бардена вырвался членоразДельный крик -неважно, что он означал: "беда" или "боже".

Кузнец стоял перед нами гигантским каменным изваянием, со скрещенными на груди руками, a мы, подымаясь с земли, ощупывали, цело ли y нас все.

Посреди мостовой крошечным комочком лежала бездыханная девочка.

Снова падали бомбы, падали совсем рядом, a Барден медленно двинулся к маленькому тельцу, упал рядом с ним на колени, заслонив от нас убитую. Потом глухонемой великан поднялся на ноги и повернулся к нам. Он нес на вытянутой правой руке девчушку, где-то на уровне своей груди. Все так же медленно проследовал он обратно, держа на широко открытой ладони Пробочку, как с ума сводящую милостыню. И тут мы даже вздрогнули от изумления, вспомнив, что всегда видали Бардена только с улыбкой на лице, только со смехом на губах. Голова и ручки вяло свисали по одну сторону ладони, поддерживавшей тело, a ножки болтались по другую. На левой ляжке, обтянутой бархатной юбчонкой, выступили круглые, как монеты, алые пятна, и такие же точно кровавые пятна отмечали каждый шаг кузнеца по развороченной мостовой. Он снова вошел в двери роскошного ресторана. Убеленный сединами метрдотель поспешно уступил дорогу гиганту с его невесомой ношей. И эта поспешность была далека от профессиональной привычки стушевываться.

Глухонемой шагнул туда, где стоял пленный лейтенант, и вперил взор в егоглаза.По-прежнемудержателодевочки на правой ладони, он протянул вперед левую руку. Потом ухватил всей пятерней нижнюю челюсть лейтенанта, который глядел на Бардена как загипнотизированный. Сжал челюсть с такой силой, что закрученные кончики усов чуть не коснулись глазниц, ударил, всего только раз ударил его головой о стену и отнял руку.

Череп лейтенанта разлетелся, как будто разорванный снарядом, a тело сползло по стене и осталось внизу, осев, с corнутыми коленями, открытыми ладонями, обращенными к потолку.

На деревянной панели стены была изображена Венерa на качелях. Солнце золотило под доской качелей яркокрасное пятно, сделанное кистью художника, a под ним растеклось похожее на кусок ободранной туши другое, столь же ярко-красное пятно.

Барден вышел на улицу.

Te два гарибальдийца, очевидно укрывавшиеся от разрывов, снова очутились y подъезда ресторана. Когда мимо них прошел кузнец со своей скорбной ношей, юноша с павлиньим пером на шляпе обозвал его сволочыо.

Мы издалека следовали за Барденом до самой Вандомской площади. Люди молча расступались перед ним. Мы видели, как он обогнул остатки колонны, перелез через баррикаду на улнце де ла Пэ, все так же держа перед собой на вытянутой правой руке тельце Пробочки, a левую обтирал о штаны; мы поняли, что великан Барден возвращается к себе в Бельвиль.

Первый день недели прошел как-то слишком. быстро, так по крайней мере показалось мне. A ведь стемнело в положенное время, да и дни уже стояли длинные. Когда я роюсь в памяти, она подсказывает мые только разрозненные картины, обрывки фраз, и я не в силах привести их в порядок.

Центральный рынок превратился как бы в плацдарм некой крепости. Здесь царило обычное оживление, только вместо капусты в ивовых корзннах покоились бомбы, огородницы перетаскивали ящики с патронами, сталь штыков затмевала грозди сирени.

Пожарные Коммуны сбили огонь, охвативший министерство финансов, однако этой же ночью, которая была уже не за горами, новый зажигательный снаряд подожжет здание, и пожар уже не удастся потушить.

-- A он самый настоящий революционер,-- процедила сквозь зубы Марта.-Этот не говорит, a действует.

Она имела в виду Бардена. Вообще-то она была не в духе. Пролезая под какой-то изгородью, чтобы укрыться от разрывов картечи, она порвала свои) черную kофту. Теперь над левой лоиаткой свисал треугольный кусок ткани. Ветер, играючи, поднимал клок и щекотал Марте yxo. Она отмахивалась от этой назойливой щекотки, как от комаров, хлопая по лопатке ладонью. Раз она промахнулась, хватила себе по щеке и прямо зашлась от злости; как она взглянула тогда на меня своими бешеными глазищами!

Пефвая нз багровых ночей спустилась на Париж. Сумерки притупили ружейную перестрелку, приглушили гул канонады. Бой барабана -- еще один батальон, двести человек, шагает под знаменем цвета крови. Насупившиеся офицеры, каптенармусы, артиллерийская прислуга при зарядных ящиках, взмыленные гонцы -- все это проносится на всем скаку мимо маркитанток, a те фыркают, подхватив юбки под коленями.

Марта потащила меня за собой -- мы поднялись по одной ей известной лесенке на карниз башни Дома Ком

муны. B такие вот минуты наша смугляночка испытывала потребность видеть Париж y своих ног. Огненные фонтаны брызг взлетали с берегов Сены прямо к звездам, все еще горело министерство финансов.

Марта укрылась в моих объятиях. На миг я подумал, что дитя Парижа испугалось Парижа, потом вспошшл, что она беременна, мы с ней больше к этому разговору не возвращались!

Мы любовались Парижем, окутанным покровом божественной ночи, и я думал, что Творец, если только таковой существует, Великий Маниту или, если угодно, боги Олимпа, ну пусть просто Верховное Существо -- каждый в свои черед влюблялись в этот город и тогда являли его нам в несказанной ипостаси.

Где же версальцы? Где-то там, за этой странной, колышущейся и податливой стеной, которая paссекла столицу надвое. Пушки их утихомирились, раскаленные стволы ружей остыли, но там, позади этой железной стевы, за этим надежным, как стальной сейф, 6линдажом слышно их дыхание. Они отдыхают, как положено по уставу. Спят крепким сном. Ими командуют беспощадные генералы, профессиональные военные. Их маршрут выверен, и им нет необходимости знать, куда они идут. Им преподали искусство убивать в специальных училищах. У них ремесло, a y нас всего лишь верa. Им отдают приказы, y них и мыслей-то не осталось. A y нас столько идей, чересчур много идей. Мы стали неиссякаемым источником идей, и чем больше мы их отдаем, тем больше их y нас становится. A те тверды как сталь, как остро отточенное стальное лезвие, они упорны и сильны, до чего же они сильны! Они -- тяжесть, они давят все вокруг, они, вобравшие в себя вековой груз человечества, две тысячи лет несправедливостей и преступлений.

Там за стеной -- мрак.

На нашей стороне -- свет. За исключением занятых неприятелем кварталов, улицы и бульвары освещены, как обычно. Свет -- прежде всего, и тем хуже для тех, кто излучает свет!