Борис Голдовский - История белорусского театра кукол. Опыт конспекта

С такими характерными чертами являются в белорусской кукольной комедии два ее главные героя. Сцена появления Матея и Доктора, а также проходящий между ними диалог исполнены неподдельного, чисто белорусского народного юмора. В том же духе — и остальные сцены белорусской кукольной комедии» [36] Богдановский К. Святочный народный театр в Белоруссии // Минский листок. 1894. 27 декабря. .

Практически в каждом комическом представлении была и сцена с Цыганом, его женой и их сыном Михаськой. Цыганка приходит кормить мужа «раковой юшкой» и получает от него заслуженную «науку» — трепку. Цыган спрашивает, украла ли Цыганка для него на обед куренка и поросенка, и когда узнает, что украла, оба пляшут цыганочку и поют цыганские песни. Часто в «цыганской» сцене Цыган сначала ищет своего хромого коня, которого одолжил Пору Индийскому, и, отыскав его, пытается продать пьяному Казаку (или Мужику).

Если предыдущие варианты этой сценки типичны не только для батлейки, но и для украинского вертепа, то вариант Цыгана с дрессированным медведем типичен именно для белорусской батлейки. Батлеечник громко объявляет выход «сморгонского учителя с учеником» [37] В XVI в. в Сморгони существовала особая школа, где дрессировали медведей. В народе ее прозвали «Сморгонской академией». , и выходит Цыган с медведем на цепи. Пародируя скоморохов-поводчиков, он заставляет медведя выделывать разные трюки, а помощники кукольника собирают за это со зрителей дополнительные деньги.

Обязательной в батлейке была и сцена с евреем-Беркой. Этот комический тип лавочника-скупердяя выходил на кукольную сцену с бочонком водки. Здесь Берка иногда вспоминал свою жизнь в качестве Чернокнижника при царе Ироде, жаловался на то, что Ирод у него отобрал все имущество, и мечтал о том, чтобы стать «королем над евреями». Для выполнения своей мечты он пытался купить у казака Федора за три чарки водки корону Ирода. Как правило, в батлеечном представлении Берка всегда был бит (а часто и убит) пьяным Казаком.

В сцене «Казак и Берка» много разнообразных вариантов. Например, в «бычанском вертепе» (начало XX в.) действуют крестьяне Филимон с Солохой, их сын Василь, Чёрт и хор. Причем действие происходит во дворце Ирода, где оказываются хватившие лишку крестьяне. Солоха с интересом рассматривает тронный зал, забирается на трон и велит мужу сходить к Берке за водкой. Появляется Берка и начинает торговаться с Филимоном. Торг заканчивается тем, что Берка бьет пьяного Филимона, после чего сам оказывается побит дубиной Василя. Приходит Чёрт и забирает Еврея в ад; есть и вариант, где еврей Иосель покупает у Антона козу.

Часто среди комических сцен батлейки показывалась и сценка «Мужик и Шляхтич», в которой простовато-хитрый мужичок с легкостью дурачит Шляхтича.

Рядом с этими сценами игралась и сцена с Франтом — обедневшим глупым молодым шляхтичем или селянином, выдающим себя за шляхтича. Свою родословную Франт выводил от библейского Ноя и хотел казаться образованным городским паном (этот комедийный персонаж широко использован в белорусской классической драматургии).

В сценках селян игрались и интермедия «Вольский — купец польский», и сцена мужика Лобаса с его придурковатым сорокапятилетним сыном Максимкой (ельнинский вертеп), который ходит по зимнему лесу в поисках грибов.

Представление заканчивалось обычно выходом Монаха или Нищего, которые, обращаясь к публике, просили бросить «грошик в кошик». Дети и взрослые с удовольствием бросали в маленькую торбочку куклы свои монеты (торбочкой для пожертвований часто служила и пустая кобура «городового Микиты»).

Прототипами батлеечных персонажей были вполне конкретные, реальные люди — селяне, солдаты, торговцы, монахи и нищие. Яркой иллюстрацией этому служит докшицкая батлейка начала XX в., игравшаяся неким Потупчиком. Колоритные воспоминания о его представлениях оставил А. Дздешавый. Сам Потупчик (имевший, вероятно, отношение к профессиональному театру или, по крайней мере, в нем бывавший) использовал в своих представлениях сменные подвижные декорации и поднимающийся и опускающийся занавес.

А. Дздешавый, видевший эти представления на коляды в 1909–1916 гг., писал, что «постановки Потупчика имели двоякий характер. Когда его приглашали в дома докшицкого начальства — а это бывало в дни церковных праздников, — он демонстрировал репертуар на темы библейских и евангельских событий. Библейские персонажи одевались бедно, и всё сводилось до чудес Моисея, который счастливо вывел странствующих по Египту. Такие спектакли обходились без эксцессов. Несколько иначе воспринимались начальством постановки на темы Евангелия. Потупчик этих персонажей копировал с лубочных картинок. Не обходилось и без курьёзов. Апостолов и пророков он создавал по “образу и подобию” местного попа и тех священников, которые приезжали на праздник.

Потупчик не пользовался симпатией местного и окружного начальства и духовенства. Часто за искажение образов библейских и евангельских героев он попадал в немилость. Были случаи, когда на глазах у публики у него забирали и ломали куклы» [38] Цит. по: Барышев Г. Батлейка. Рукопись. 1999. С. 23. Архив ГАЦТК им. С. В. Образцова. . Зато как смеялся народ, когда на его кукольную сцену выходил сам городовой Микита и начинал собирать со зрителей взятки и класть их в пустую кобуру «от ливорверта».

Батлейка Потупчика была похожа на витебский жлоб и представляла собой двухъярусную коробку — «скрыню» величиной 1,5 на 1,5 м, декорации в которой не только менялись, но были прозрачными и подсвечивались по бокам сцены дополнительными свечами. Кукловодами в этой батлейке выступали жена и сын Потупчика (в особых случаях — он сам).

Чаще же Потупчик брал на себя всю разговорную и музыкальную части (декламировал и играл на скрипке). Он был прекрасным импровизатором и, безусловно, остроумным человеком. Среди придуманных и сыгранных Потупчиком новых батлеечных комических сцен — «Про панну Мальвину и малину», «Как злодеи быков в лапти одевали» и др. Его спектакли пользовались успехом не только в Докшицах и окрестностях, но и во всем Борисовском павете.

С окончанием XIX столетия заканчивался и «золотой век» рождественской кукольной драмы. Народная кукольная комедия стала повсеместно запрещаться. Разносчиков батлеек, шопок и вертепов обвиняли в безнравственности, нищенстве, воровстве (вероятно, в этом была и доля истины). Батлейка так далеко отошла от своего религиозного канона, настолько обмирщилась, что иногда ее представления действительно нельзя было назвать нравственно безупречными.

В 1897 г. в Варшаве, как и во многих других городах Российской империи, стали выходить административные распоряжения: «В последнее время в канцелярию оберполицмейстера г. Варшавы хлынул значительный поток прошений на разнос по городу яселек, известных под популярным названием “шопка”. Усматривая в этой процедуре определенного рода нищенство, сопряженное с опасностью для неприкосновенности имущества жителей города, г-н оберполицмейстер отказался утвердить прошения, а кроме того, поручил подчиненным полицейским органам, чтобы владельцы “шопок” ни под каким видом не были допущены в дома и квартиры и им не позволено было дальнейшее занятие подобного рода» [39] Czubek J. Szopka warszawska w XIX wieku. PT, 1968. Z. 1. S. 70. .