Александр Елисеев - Скифия против Запада. Взлет и падение Скифской державы

Л.Н. Гумилева неоднократно ругали и высмеивали за то, что он якобы противопоставлял «подлых» и «глупых» князей – «благородным» и «умным» монголам. Между тем, историк был весьма далек от любого морализма. О монголах он придерживался мнения, согласно которому они были жестоки на уровне своего времени. И русских князей Гумилев отнюдь не осуждает или примитивизирует – он констатирует страшный упадок всей системы, который и привел к закату единого Русского государства, произошедшего задолго до монгольского нашествия. Сам Гумилев предпочитал рассуждать в категориях «системности», однако его выкладки вполне можно описать и в категориях субъектности. Русь распалась как Субъект, в результате чего и сама верховная власть разделилась на множество враждующих субъектов, потерявших элементарное целеполагание. Кстати говоря, нечто подобное произошло во время великих Смут XVI и XX веков. Тогда также наблюдался распад единой государственности, сопровождающийся ожесточенной схваткой элитариев друг с другом. Русские смутных времен переставали быть субъектом Истории и оказались перед угрозой превращения в некий метаисторический объект, являющийся полем приложения различных внешних сил. Эта же угроза возникла и перед русичами.

Здесь необходимо сделать некоторое отступление и порассуждать о механизмах, ведущих к потере субъектности. Как представляется, она обусловлена революцией элит, которые желают переформатировать всю систему взаимоотношений внутри нее. Элита начинает претендовать на то, чтобы подменить собой государственную власть, которая всегда имеет надэлитарный (как сказали бы марксисты – надклассовый) характер – иначе невозможно руководить разными социальными группами. Пресловутая «феодальная раздробленность» как раз и была вызвана революцией знатных элитариев, которые пожелали обособиться и стать властью для себя – и в собственных пределах. Историческая наука склонна рассматривать этот процесс как нечто естественное и даже прогрессивное исходя из линейного видения самой истории – дескать, все случившееся – разумно, оправдано и ведет к некоей высшей цели. (Л.Н. Гумилев довольно-таки саркастически отзывался об историках, «придерживающихся эволюционной теории, или так называемой «религии прогресса».) Между тем, история движется очень сложными путями, сочетая как восходящие, так и нисходящие тенденции. Как уже отмечалось вначале, период упадка сменяется периодом восхождения, что и образует некий циклизм. Феодальная раздробленность – это, несомненно, упадок. Собственно говоря, а как еще характеризовать состояние, когда люди одного рода-племени уничтожают друг друга? Если говорить совсем уже откровенно, то это – гражданская война со всеми вытекающими последствиями. Правда, к таким, вполне естественным, выводам приходишь тогда, как признаешь приоритет политического над экономическим. Но есть и другие подходы. Так, советские историки, оставаясь верными экономическому детерминизму К. Маркса, относились к феодальной раздробленности весьма благожелательно. Считалось, что образование сравнительно небольших, самостоятельных регионов только способствует развитию хозяйства (прежде всего, ремесел), а следовательно, и росту товарно-денежных отношений, подрывающих натуральную экономику. Само же вторжение монголов воспринималось как некая досадная помеха, затормозившая «естественные процессы». Но в том-то и дело, что помимо внутреннего развития есть и внешнеполитический фактор, действие которого блестяще доказывает первенство политики – над экономикой. Политически единые монголы, стоящие на низком уровне экономического развития, сумели победить экономически развитую, но расколотую Русь – со всеми ее городами и ремеслами. (Да и не только Русь, Восточная Европа также осталась в руинах.)

Поэтому феодальная раздробленность есть несомненный метаисторический минус, рожденный революцией олигархов. (В случае с Киевской Русью таковыми олигархами выступали князья – представители Дома Рюрика.) Конечно же, не всякая феодальная раздробленность приводит к столь страшным результатам, хотя результат всегда страшен – уничтожение родича родичем закладывает основу для будущих страшных конфликтов и новых переформатирований в режиме «олигархической революции». Та же самая Европа, хоть и была потрепана монголами (на востоке), но сумела избежать русской участи. Отчасти – благодаря географической удаленности от завоевателей, отчасти – потому, что не переживала периода упадка. Но Русь испытала влияние всех неблагоприятных факторов, главным из которых было старение системы (по Л.Н. Гумилеву), разрушение субъектности. Сам Гумилев пишет о «великом разорении» Руси следующим образом: «… Причиной разгрома Владимира, Чернигова, Киева и других крупных городов была не феодальная раздробленность, а тупость правителей и их советников-бояр, не умевших и не стремившихся организовать оборону. Когда же тупость становится элементом поведенческого стереотипа, то это симптом финальной фазы этногенеза – обскурации (выд. – А.Е. )… » Таким образом, «тупость» у Гумилева – это не оскорбление, но констатация того финального состояния, в котором оказалась система (субъект).

Итак, как уже было сказано выше, Русь встала перед реальной угрозой превращения в метаисторический объект. В принципе, так и оказалось, ведь русичи («древнерусская народность») прекратили свое существование – в качестве этноса. Но они же и продолжили его, нащупав – во время великой беды XIII в. некую опору – начало новой субъектности. Нащупали – в лице очень немногих пассионариев, сделавших правильный цивилизационный и геополитический выбор. Это был выбор в пользу Орды – и против Запада. При этом и сама Орда восе не была такой чужой, как это часто представляется. По некоторым данным, сам Чинхисхан считал своей главной задачей восстановление великой Скифской империи. И его «монголы» изначально представляли собой арийский, иранский род, сплотивший вокруг себя многие племена и народности. От него и пошло название более широкой общности – тут просто необходимо вспомнить о том, как имя русов стало именем огромной страны. Огромное количество данных, подтверждающих скифо-арийские истоки монгольской орды собраны в интереснейшем исследовании З.Э. Джиоевой «Чингис-хан. Аланский след». В нем обращается внимание на данные письменных источников, согласно которым представители рода Чингисхана имели типично «нордическую» внешность: «Бурджигин же человек, глаза которого синие». Западные авторы сравнивали монголов со скифами, что также весьма характерно. И в связи с этим вполне обоснованной выглядит этимологизация монголизмов на основе осетинского (иранского, скифо-арийского) языка. Так, сам этноним «монголы» исследовательница переводит как дух обоза (мон – «дух», «гол» – «обоз», указывая на огромную роль повозок в кочевой жизни ордынцев. Практически само за себя говорит и имя прародительницы монголов – «Алан-хоа». Впрочем, осетинскому прочтению поддаются практически все «ордынские» имена. В основании самого имени Тэмуджчин лежат слова «тем» – тот и «удджын», – имеющий душу.