Сергей Нефедов - История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции

«Грюндерская лихорадка» распространилась из сферы железнодорожного строительства и на другие отрасли. Если в 1861 году в России насчитывалось лишь 78 акционерных обществ с капиталом в 72 млн. руб., то за 1861–1873 годы было учреждено 357 акционерных обществ с капиталом в 1116 млн. руб. (причем на 53 железнодорожных общества приходилось 699 млн. руб. капитала). Число акционерных банков увеличилось за 1868–1873 годы с 3 до 42, их пассивы достигли 510 млн. руб. [1347]

Однако многие банки, основанные на волне спекулятивной горячки, оказались нежизнеспособны. Вслед за банкротством Московского коммерческого и ссудного банка в 1875 году последовал банковский кризис; в результате череды банкротств число банков снизилось до 32, а пассивы – до 360 млн. руб. Этот кризис имел общеевропейский характер и воспринимался общественным мнением как кризис либеральной политики поощрения частного предпринимательства. Правительство было вынуждено прибегнуть к методам государственной регламентации банковской (и вообще учредительской) деятельности. В 1872 и 1884 годах были приняты законы, устанавливавшие минимум уставного капитала, размеры обязательных резервов и некоторое другие показатели деятельности банков. [1348]

Поскольку новые общества в значительной мере базировались на привлечении иностранного капитала, то в качестве их учредителей выступали специалисты, знакомые с иностранными языками и мировым финансовым рынком; по большей части это были прибалтийские немцы, поляки, евреи. В области экспортной торговли четыре крупнейшие петербургские компании возглавляли англичане, в южных портах первое место занимали торговцы греческого происхождения. Таким образом, новая российская буржуазия (И. Ф. Гиндин называет ее «петербургской») имела интернациональный характер; она работала с привлечением иностранного капитала, но в то же время посредством «совместительства» была тесно связана с высшими чиновниками и получала льготы от правительства. [1349]

Кроме «петербургской» существовала и старая, «московская» буржуазия, сохранявшая национальный характер. В 1870 году в Москве было взято 583 купеческих свидетельства первой гильдии, в 1898 году – 947, причем свидетельства иногда брались не на определенное лицо, а на банк или фабрику. Крупнейшие московские капиталисты были владельцами текстильных фабрик Центрального района, и преуспевание «московской» буржуазии было связано с промышленным переворотом, происходившим в хлопчатобумажной промышленности. В 1860–1880 годах производство хлопчатобумажных тканей по стоимости увеличилось почти в 5 раз: с 43 до 200 млн. руб; дивиденды некоторых предприятий достигали 40, 50 и даже 70 процентов. В дальнейшем прибыли уменьшились, и в начале XX века обычным дивидендом считались 10 процентов, тем не менее текстильное производство было выгоднее других отраслей, и «московские» промышленники не стремились к вложению капиталов в тяжелую промышленность. Что же касается иностранных капиталистов и работавших на их деньги «петербуржцев», то для них такое вложение было достаточно привлекательным, так как средний уровень прибыли в Европе был значительно меньше, чем в России. [1350]

Русская буржуазия отличалась от интернациональной петербургской своими православными традициями; в ее среде было много старообрядцев, и это проявлялось в отрицательном отношении к биржевым спекуляциям и «неправедной» наживе. «Петроград в отношении соблазнов был страшный город, – писал крупнейший московский промышленник М. П. Рябушинский. – Биржевые вакханалии, беспринципные маклеры, главным образом из евреев, женщины – все это разрушающим образом влияло на слабых из нашей молодежи». [1351]С. И. Мамонтов писал об одном из столкновений с «петербуржцами» на совещании в правительстве: «С одной стороны немцы, иностранцы и вообще паразиты, а с другой – русские производители…» [1352]

Благодаря своим связям с правительством «петербуржцы» перехватывали у «москвичей» самые выгодные контракты и концессии, по этой причине московская буржуазия лишь в малой степени участвовала в «концессионной горячке». В 1867 году компания, объединившая «под национальным флагом» 90 крупных русских промышленников, была вынуждена уступить «Главному обществу российских железных дорог» в борьбе за право покупки приватизируемой Николаевской дороги. Это вызвало большой скандал и обострило отношения между «петербуржцами» и русскими промышленниками, среди которых все более проявлялись славянофильские и националистические настроения. Купеческая газета «Москва», которой руководил один из видных славянофилов И. С. Аксаков, стала допускать выпады против прибалтийских немцев и была закрыта властями. [1353]

Другой областью разногласий между русскими промышленниками и правительством была таможенная политика. М. Х. Рейтерн придерживался фритредерских принципов, что вызывало жалобы фабрикантов. Однако в целом купечество продолжало оставаться на последовательно верноподданнических и монархических позициях. «Купеческое большинство, – писал Б. Н. Чичерин, – было вообще невысокого уровня. Образование было очень мало, а участие к общественному делу, пожалуй, еще меньше». [1354]После убийства Александра II двести видных московских купцов продемонстрировали свою верность престолу, вызвавшись охранять наследника во время коронации. Силы буржуазии постепенно росли, но вплоть до 1905 года торгово-промышленные круги не проявляли своих амбиций и не претендовали на долю власти. В значительной мере это можно объяснить их заинтересованностью в казенных заказах и той поддержкой, которую оказывало правительство промышленникам во время экономических кризисов. [1355]При Александре III политика «народного самодержавия» предусматривала защиту национальной промышленности. В соответствии с пожеланиями «московской» буржуазии (и к неудовольствию многих «петербуржцев») были увеличены таможенные пошлины. Тариф 1891 года создал прочную таможенную стену, ограждавшую промышленность от иностранной конкуренции и обеспечившую промышленникам высокие нормы прибыли. В то же время правительство пыталось бороться со спекулятивными тенденциями «петербуржцев» и строго контролировало биржевые и банковские операции. [1356]

В то время как процессы модернизации способствовали росту новой промышленной элиты, старая землевладельческая элита испытывала обостряющийся недостаток ресурсов. Освобождение крестьян породило серьезные проблемы для помещичьих хозяйств, поставлявших хлеб на рынок. Лишенные дарового труда крепостных барщинные экономии были вынуждены перестраивать свое хозяйство, и многие мелкие помещики разорились. В 1862–1877 годах число помещичьих имений в Европейской России сократилось на 11 тыс. (8,4 %), 12 % дворянской земли перешло в руки других сословий. В Центральном районе дворяне продали 21 % своих земель, на Черноземье – 12 %. [1357]В некоторых районах сокращение дворянского землевладения было значительно большим, так, в Тверской губернии было ликвидировано 40 % помещичьих имений, в Тульской губернии дворянское землевладение сократилось наполовину. Земли разорявшихся дворян покупали по большей части купцы и мещане, которые становились новыми помещиками. [1358]