Сергей Нефедов - История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции

Положение помещичьих хозяйств осложнялось еще и тем, что в результате банковской реформы они лишились льготного кредита. Министр финансов М. Х. Рейтерн выступал против кредитования помещичьих хозяйств государством, указывая на то, что выданные ранее кредиты были непроизводительно растрачены. Выкуп крестьянских земель был организован так, что государство вычитало из выкупных сумм дворянские долги; таким образом, дворян заставили расплатиться за огромный накопленный долг, срок погашения которого еще не наступил и который дворяне вряд ли когда-нибудь вернули бы в иной ситуации. Из общей суммы выкупа в 902 млн. руб. помещики получили на руки только 586 млн. руб., и притом не деньгами, а кредитными бумагами, которые давали 5 % ежегодной прибыли и в дальнейшем подлежали выкупу казной. В принципе помещики могли продавать эти ценные бумаги на фондовом рынке, но реализация их была искусственно затруднена, что вызвало падение курса; уже в 1863 году за них давали не более 80 % номинальной стоимости, а в дальнейшем курс снизился до 66 %. [1359]

Недостаток капиталов у помещиков и отсутствие у многих из них предпринимательских талантов обусловили кризис помещичьего хозяйства, наступивший в 1860-х годах. Посевы на частных землях Черноземного района по сравнению с предреформенным десятилетием уменьшились на 17 % [1360]. «Комиссия для исследования сельского хозяйства», созданная в 1872 году, усиленно подчеркивала, что крестьянская реформа поставила в наиболее затруднительное положение помещичьи хозяйства, которые испытывали «чрезвычайно трудный и тяжелый кризис». В докладе Комиссии отмечалось, что помещики, пытавшиеся сразу после отмены крепостного права перейти к применению вольнонаемного труда, должны были от этого отказаться «вследствие его убыточности, как по неопытности в организации этого дела, так и по неисправности рабочих». Помещики стали тогда прибегать к «издельной системе», основанной на обработке барской запашки крестьянами своим инвентарем, за что крестьяне получали в свое пользование часть помещичьей земли. [1361]Этот новый вариант барщины назывался «отработками», и он устраивал многих крестьян тем, что не требовалось платить за аренду деньги – у большинства крестьян не было денег. Но с другой стороны, о внедрении новых орудий и новой агротехники при такой системе не могло быть речи – хозяйство велось, как в домашинную эпоху.

Экономические трудности, переживаемые дворянством, отразились и в политической сфере. Как отмечалось в предыдущей главе, после реформы 1861 года значительная часть дворянства перешла в оппозицию, которая взяла на вооружение лозунги политических свобод и парламентского представительства. Это была мирная либеральная оппозиция, пытавшаяся достичь своей цели путем агитации за реформы. Однако отчаянное положение разорявшегося мелкого дворянства толкало его к более радикальным средствам борьбы, что проявилось в участии дворян в движении народников.

Демографически-структурная теория утверждает, что Сжатие вызывает обеднение элиты, обострение конкуренции за доходные должности, фрагментацию элиты и выступления отдельных элитных групп против правительства. Как мы попытаемся показать далее, эти обстоятельства играли важную роль в политическом кризисе конца 1870-х – начала 1880-х годов. Однако, как не раз бывало и раньше, вместе с демографическим фактором действовал фактор диффузии. Чтобы показать, как переплеталось действие демографического и диффузионного факторов нам придется уделить несколько страниц описанию некоторых сторон процесса модернизации в 60 – 80-х годах XIX века.

Как отмечалось выше, современная историческая наука рассматривает социально-экономическое развитие России в общем контексте процесса мировой модернизации. Модернизацию XIX века часто отождествляют с вестернизацией, с перениманием европейской техники и промышленности, экономических, социальных и политических порядков передовых стран Запада. Процесс вестернизации приводит к столкновению с традиционными социально-политическими институтами и носит революционный характер, поэтому Теодор фон Лауэ называл его «революцией извне». В политической сфере «революция извне» осуществляется через бурные политические революции и радикальные реформы, и в этом смысле почти все революции XIX и начала XX века можно назвать политическими «революциями извне».

Одним из проявлений модернизации были изменения в социальной структуре общества, связанные с появлением новых социальных групп и классов. Модернизация породила промышленный пролетариат, промышленную буржуазию и интеллигенцию, и хотя можно спорить о том, что эти группы существовали в какой-то форме и раньше, но несомненно, что в процессе модернизации они многократно увеличились количественно и приобрели новое качество. Ключевым моментом в этом процессе социальных изменений было появление интеллигенции, той социальной группы, которая была носительницей новых знаний – знаний, которые разрушали старое общество.

Рассматривая освещение вопроса о происхождении русской интеллигенции в западной историографии, М. Д. Карпачев отмечает, что «в соответствии с духом теории „вестернизации“ (другое ее название – „теория модернизации“) большинство авторов признает ее искусственным социальным организмом, возникшим в результате действия внешних… факторов». [1362]Фон Лауэ отмечал, что в контексте «теории вестернизации» интеллигенция была «типичным побочным продуктом излияния западноевропейской цивилизации в Россию, это была группа, не имеющая аналогов на Западе, но достаточно обычная среди слаборазвитых стран… Ее миссия состояла в том, чтобы передать культурные стимулы с Запада, и привязать их, по возможности, к местным условиям. В ее составе можно было найти всех образованных русских независимо от их социального происхождения, потому что образование само по себе подразумевало вестернизацию». [1363]Такое понимание очень близко реальному самоощущению интеллигентов начала XX века. Интеллигенция «есть прорубленное Петром окно в Европу, через которое входит к нам западный воздух», – писал С. Н. Булгаков в сборнике «Вехи». [1364]

Как отмечает Дж. Фишер, слабость буржуазных средних классов привела к тому, что в России роль главной «прогрессивной силы» играла не буржуазия (как было на Западе), а интеллигенция (как в развивающихся странах). При этом русская интеллигенция была политически независимой и более активной, чем на Западе; она встала во главе народных масс, привлекая их лозунгами политического и социального равенства. [1365]