Сергей Нефедов - История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции

Одним из крупнейших полицейских профсоюзов было «Собрание фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга», возглавляемое популярным среди рабочих священником Григорием Гапоном. Формулируя задачи своей организации, Г. Гапон писал, что стремится «свить среди фабрично-заводского люда гнезда, где бы Русью, настоящим русским духом пахло, откуда бы вылетали здоровые и самоотверженные птенцы на разумную защиту своего царя, своей родины и на действительную помощь своим братьям-рабочим». [1578]В конце 1904 года в «Собрании» числилось 80 тыс. членов; на деньги полиции арендовались здания с большими залами, где проводились собрания, читались лекции, устраивались танцевальные вечера, работали спортивные секции и т. д. Гапоновское общество занималось патриотическим воспитанием рабочих, на собраниях исполняли «Боже, царя храни», рабочие демонстрировали лояльность к властям и с недоверием относились к интеллигенции и студентам. [1579]В начале декабря 1904 года, незадолго до «Кровавого воскресенья», на открытии одного из новых отделов «Собрания» Г. Гапон сфотографировался рядом с петербургским градоначальником И. А. Фуллоном, и тот говорил, что будет помогать рабочим во всякое время и желает, чтобы рабочие всегда одерживали верх над капиталистами. [1580]

Однако за словами «государственников» о социальной справедливости не следовало соответствующих дел. Налоговые реформы С. Ю. Витте оставили в неприкосновенности податные привилегии дворянства. В 1897 году дворяне в среднем платили с десятины своих земель 20 коп. налогов; нищее крестьянство платило с десятины 63 коп. налогов и 72 коп. выкупных платежей, всего 1 руб. 35 коп. – в 7 раз больше, чем дворяне. [1581]Тем не менее дворянство было недовольно политикой этатистов. Не решаясь прямо выступать против самодержавия, консервативная дворянская пресса в 1897 году начала кампанию против бюрократии, обвиняя ее в проведении «антидворянской политики». [1582]

Конфликт между этатистским государством и землевладельческой элитой был важной стороной российской общественной жизни и некоторые социологи, например, Т. Скочпол, считают его главной причиной русской революции. [1583]

Таким образом, опираясь на чиновничество и армию, монархия могла проводить этатистскую политику индустриализации, которую называли «антидворянской». Но как соотносилась эта политика с нуждами крестьянства? Мы видели, что в самом начале ее проведения резкий рост вывоза зерна привел к голоду 1892 года. Хотя кризис не вызвал немедленного восстания, он резко ускорил тот необратимый процесс, итогом которого была крестьянская война 1905 года. В условиях голода многие крестьяне были вынуждены продавать свой скот – в том числе рабочих лошадей. С 1888 по 1893 год доля безлошадных дворов увеличилось в Тамбовской губернии с 22 до 31 %, в Воронежской губернии – с 26 до 41 %. [1584]

Слой безлошадных крестьян постепенно возрастал, и к 1912 году составлял примерно треть всех дворов (таблица 7.2). Одновременно увеличивалось количество крестьян, имевших только одну лошадь. Это были бедняки, которые не оставили земледельческое хозяйство, но с трудом перебивались из года в год. «Однолошадные никогда не успевают вспахать свои полосы», – свидетельствуют «Итоги статистического исследования» Курской губернии. [1585]Количество средних крестьян, имевших две лошади, оставалось примерно постоянным и составляло около пятой части дворов, в то время как количество зажиточных крестьян уменьшилось с одной трети до одной пятой.

Основная причина роста бедности заключалась в увеличении численности населения и уменьшении наделов крестьян (см. таблицу 7.3).

При этом необходимо отметить, что к началу XX века сохранялось деление на две большие группы крестьян: бывших помещичьих крепостных и бывших государственных крестьян. Как и прежде, в 1860 – 1870-е годы, эти крестьяне имели разное земельное обеспечение и разный уровень жизни. Наделы бывших крепостных в среднем были почти в 2 раза меньше, чем наделы бывших государственных крестьян; к началу XX века они уменьшились до такой степени, что становилось невыгодно содержать лошадь, которая может обработать надел гораздо большей площади. Однако крестьяне до последней возможности стремились сохранить лошадей, которые были символом хозяйственной независимости. В итоге образовалось многочисленное излишнее поголовье. По подсчетам А. А. Иванова, в Тамбовской губернии для обработки крестьянской пашни было достаточно 250 тыс. лошадей вместо 600 тыс, имевшихся в наличии. [1587]Между тем распашка привела к тому, что площадь кормовых угодий резко сократилась. [1588]При острой нехватке пастбищ приходилось в более зажиточных хозяйствах кормить лошадей отчасти зерном, в то время как в бедных хозяйствах хлеба недоставало и людям. Бедняки и середняки были вынуждены сокращать кормовой рацион скота, особенно в зимний период. По отзыву ветеринарной комиссии, обследовавшей состояние животноводства в Тамбовской губернии в 1913 году, в зимний период «содержание и кормление животных практикуется у крестьян такое, какое позволяет лишь не угаснуть в организме жизненным процессам». [1589]

Возвращаясь к ситуации, сложившейся после голода 1892 года, необходимо подчеркнуть, что разорившиеся безлошадные крестьяне не могли вернуть полученные во время голода продовольственные ссуды. Между тем сумма этих ссуд составляла 128 млн. руб., и новая задолженность по ссудам была вдвое больше прежних недоимок по выкупным платежам. Правительство понимало, что крестьяне не в состоянии вернуть ссуды, и в 1894 году списало половину этой задолженности. Однако бремя оставшихся долгов и текущих выплат по налогам и выкупным платежам было непосильным; недоимка продолжала увеличиваться. Как видно из графиков на рисунке 7.4 до голода 1891 года недоимка во многих губерниях не только не росла, но и уменьшалась. Это был результат политики И. А. Вышнеградского, ужесточившего порядок сбора налогов. Голод 1891 года привел к скачкообразному росту крестьянской задолженности: [1591]голодавшие крестьяне, естественно, не могли платить налоги, а правительство не могло проявлять обычную жестокость при их сборе. Затем, в середине 1890-х годов, наступило время хороших урожаев, и методы сбора стали более строгими: в 1894 году за недоимки было арестовано около 10 тыс. сельских старост – почти вдвое больше, чем в 1891 году. [1592]Тем не менее недоимка продолжала быстро расти, к концу XIX века она увеличилась в Орловской и Тульской губернии примерно вдвое и в 2,5 раза превысила размеры среднего оклада.