Сергей Нефедов - История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции

Однако П. Г. Рындзюнский подверг сомнению саму методику определения «излишнего населения», исходя из производственных возможностей крестьянского хозяйства. Действительно, теоретически одна семья могла обработать надел, достаточный для прокормления двух – трех семей, которые при таком подходе оказывались «излишними». П. Г. Рындзюнский полагает, что надел, достаточный для удовлетворительного существования семьи, был равен 15 десятинам, умножает эту величину на количество дворов и получает необходимое количество земли; сопоставляя эту величину с реально имеющимся количеством, можно найти «степень удовлетворенности» крестьян землей. При таком подходе оказывается, что степень удовлетворенности землей крестьян Европейской России была равна 83 % – «излишними» были только 17 % дворов. В целом перенаселение было как будто невелико, однако существовали огромные порайонные различия: в то время как в Северо-Западном и Степном районах обеспеченность была значительно выше нормы в 15 десятин на Черноземье существовал огромный очаг аграрного перенаселения. Степень земельной удовлетворенности крестьян семи Черноземных губерний была равна 57 %, то есть 43 % крестьян этого региона были «лишними». [1621]

Наконец, относительно недавно (в 2001 году) В. Г. Тюкавкин попытался пересмотреть вопрос об аграрном перенаселении, утверждая, что нормой крестьянского надела для Европейской России нужно считать не 15, а 9 десятин. Однако и при таком подходе, признает В. Г. Тюкавкин, группа общинных дворов, недостаточно обеспеченных землей, составляла 54,3 %. «Главная же беда великоруской деревни Центра, – отмечает В. Г. Тюкавкин, – была в неравномерном распределении земли… По данным ВЭО, только в результате неравномерного распределения надельной земли сборы хлеба с нее не обеспечивали в черноземной полосе 64,3 % проживающих там крестьян». [1622]Таким образом, В. Г. Тюкавкин акцентирует роль имущественного расслоения крестьянства, что соответствует требованиям демографически-структурной теории.

В итоге, при любом подходе, как отмечал П. Г. Рындзюнский, «наличие аграрного перенаселения в пореформенной России – факт несомненный…» [1623]

Тезис о мальтузианском аграрном перенаселении был общим местом в работах ведущих экономистов дореволюционного периода. Б. Н. Миронов отмечает, что «на рубеже XIX–XX веков мальтузианский тезис получил поддержку большинства авторитетных исследователей того времени: И. И. Игнатович, [1624]А. А. Кауфмана, [1625]П. И. Лященко, [1626]Н. М. Покровского, [1627]Н. Рожкова, [1628]А. Финн-Енотаевского [1629]и других… что отразила энциклопедия Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона [1630]». [1631]Однако некоторые экономисты, признавая факт аграрного перенаселения, утверждали, что оно было относительным, то есть это было перенаселение в рамках существовавшей на тот момент продуктивности земледелия. Строго говоря, в этом смысле любое перенаселение являетсяотносительным, ведь теоретически всегда имеется возможность увеличения продуктивности. В данном случае, однако, имелись в виду перспективы начинающейся модернизации: пример Западной Европы показывал, что имелась возможность к существенному увеличению урожайности с помощью использования новой агротехники. «Как ни увеличивай наделы, единственной коренной мерой все же остается улучшение крестьянского хозяйства и повышение производительности крестьянской земли…» – писал А. А. Кауфман. [1632]Но для повышения производительности крестьянских земель требовались десятилетия и вложение значительных средств, которых у крестьян не было. Поэтому в конечном счете А. А. Кауфман соглашается с М. И. Туган-Барановским: «Расширить площадь крестьянского землевладения нужно уже потому, что повышение производительности труда есть длинный и сложный процесс, требующий для своего осуществления многих лет и даже десятилетий, а крестьянская нужда не ждет и требует помощи немедленно». [1633]

Крестьянская нужда, действительно, не могла ждать. Правительственные комиссии еще продолжали свою работу, когда в марте – апреле 1902 года крестьянские волнения охватили несколько смежных уездов Полтавской и Харьковской губерний. Волнения были вызваны голодом в результате неурожая в предшествующем году; крестьяне врывались в помещичьи экономии и забирали хранившийся в них хлеб; другое имущество и людей, как правило, не трогали. В общей сложности было «разобрано» 105 помещичьих экономий, в волнениях участвовало 38 тыс. человек. [1634]Директор Департамента полиции А. А. Лопухин в докладе о волнениях 1902–1903 годов писал: «Голодные, не евшие в течение нескольких лет хлеба без примеси соломы или древесной коры и давно не знавшие мясной пищи мужики шли грабить чужое добро с сознанием своей правоты, основанном на безвыходности положения и на том, что помощи им ждать не от кого». [1635]

Причины волнений стали объектом рассмотрения Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Полтавский губернатор князь Урусов доказывал, что главной причиной является малоземелье и иллюстрировал земельную нужду крестьян следующими цифрами: при средней по губернии земельной обеспеченности в 6,1 дес. на двор 17 % крестьянских хозяйств были безземельными, 35 % малоземельных хозяйств имели в среднем по 1,5 десятин на двор. За 10 лет численность рабочего скота сократилась наполовину, и 38 % хозяйств вообще не имели лошадей и волов. Цены земли и аренды, отмечал Н. П. Урусов, в последнее время непомерно возросли, а доходы отходников упали вследствие распространения сельскохозяйственных машин в южных губерниях. (В дополнение к данным Н. П. Урусова можно отметить, что стоимость аренды на Полтавщине была такова, что арендатор получал меньше половины урожая с арендованной земли. [1636])

Для решения земельной проблемы Н. П. Урусов предлагал переселить на свободные земли окраин половину малоземельных крестьян губернии – ни много ни мало 337 тыс. человек. Полтавский губернатор стал одним из инициаторов разработки закона о переселении крестьян; предлагалось перейти к форсированному выселению из Центра на окраины деревенской бедноты. Закон 6 июня 1904 года должен был облегчить переселение, установив принцип вознаграждения переселенца за оставляемый в общине надел (правда, вступление закона в силу было отложено до окончания войны с Японией). В августе 1904 года были отменены огромные недоимки по выкупным платежам. В 1903–1904 годах были приняты также законы об отмене круговой поруки в общине и об отмене телесных наказаний крестьян. [1637]

Эти новые законоположения означали коренную переоценку правительством роли общины, как в поддержании благосостояния крестьян, так и в обеспечении уплаты податей. Община уже не считалась ни «главной опорой порядка», ни «страховым учреждением от безземельности и бездомности». Новый взгляд на общину был обоснован С. Ю. Витте в известной «Записке по крестьянском делу». [1638]С. Ю. Витте указывал на рост малоземелья как на главную причину крестьянских бедствий. Если крестьянам по-прежнему будет закрыт выход из общины, то в общине будет действовать закон Мальтуса, писал С. Ю. Витте. Он считал, что «надо установить, чтобы каждый крестьянин, освобождающий землю, получал известное вознаграждение за нее и мог уйти». [1639]