Виктор Петелин - История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Художник Горшенин собирается запечатлеть эту отжившую жизнь. Поэтому уехать не может. «Думай, думай! Пока ты их воскресаешь, я-то у тебя погибаю. Я задыхаюсь. Ты хочешь дождаться, чтобы я умерла, а потом меня воскресить? Что умерло, то для тебя ценно. Ну, а живым, что делать, если они жить хотят, если им тошно, если они здесь места себе не находят? Кто их спасёт…» – «Маша, это пройдёт, это минута такая…»

Вспоминается в связи с этим «Ракета» Алексея Толстого, и прежде всего Даша, главная героиня пьесы. Даша тоже задыхается от той жизни, которую она ведёт: «Не могу так жить. Я завязла по уши… Кончится же это чем-нибудь. Мне душно даже от этой нитки…» Даша находит утешение в связи с Пушкарёвым, даже играть в театре стала лучше, талантливее. Даша обманывает мужа с актером Заносским, потом с Табардиным.

Даша наконец решает: никогда она не будет лгать. И вот во время праздничного ужина разоблачает и себя, и всех своих знакомых и друзей: «Я в тысячу раз ужаснее, грешнее, чем вы все. Я хочу всем сделать больно, обидеть, чтобы у вас даже мысли не было простить меня… Я по горло опротивела самой себе, а когда бабе тошно, надо бежать на улицу, голосить на весь народ, чтоб был срам и стыд и унижение… Если хоть раз сказать правду – взлетит на воздух весь дом…»

Посмотрим теперь, что происходит в романе Александра Проханова. Маша на новоселье Городкова, журналиста, получившего квартиру благодаря Пушкарёву, которому стал служить. На новоселье пришли главный режиссер театра Творогов, хранитель музея Голубовский и другие известные личности. Городков, Голубовский, Творогов на все лады расхваливали Пушкарёва. Обещали представить и Машу этому знаменитому Пушкарёву. Все знали, что Маша – любовница Пушкарёва, но делали вид, что не знают об этом. Вот при виде этого бессовестного лицемерия и взорвалась Маша: «Маша поднялась, улыбаясь, держа блестящую рюмку…» Высказала всё, что накопилось у неё на душе: «И последнее ещё сообщеньице!.. Представлять меня Пушкарёву не надо, я и без этого представлена. Я его любовница. Лю-бов-ни-ца…» Она ушла, «а они, обомлев, сидели».

Как видим, вроде бы не в чем упрекнуть Александра Проханова: разное время, разные характеры, разные слова говорят героини, по разным поводам. Но ситуация житейская абсолютно похожа. Даша тоскует, задыхается от захолустного житья-бытья. Маша в наше, советское время тоже задыхается от мещанского житья-бытья. Даша рвётся куда-то, в иную жизнь. Маша тоже. Наконец обе признаются в своих любовных грехах, попутно остро критикуя собравшихся, предавших свои прежние идеалы во имя ожидаемых материальных благ.

И уже нет открытия хотя бы житейского материала, нет новизны жизненной основы, которая прежде всего должна привлекать в подобного рода сочинениях, написанных как бы по горячим следам быстротекущей жизни. Да и другие сюжетные линии не производят впечатления художественного открытия. Всё что-то напоминает, где-то одно читал, где-то другое.

Но острое перо бытописателя многое подхватывает и доводит до нашего сведения, правдиво показывая некоторые черты и чёрточки в жизни строительного комбината. Правдиво показан эпизод смерти бабушки Горшенина, в этот день пришёл к Горшенину сварщик Семён за красками, но, узнав о похоронах, тут же взял лопату и отправился вместе с Горшениным рыть могилу… Правдиво дано и описание того, как естественно согласился Солдатов вытащить застрявшую во льдах Иртыша лошадь с санями. Живо, интересно, психологически точно автор рассказывает о том, как заинтересованные лица принимают здание гастронома. Чаще всего такие удачи возникают тогда, когда автор описывает то, что видал, воспринимая событие своими глазами. Стоит же ему взяться за описание внутреннего мира действующих лиц, за изображение сложных психологических переживаний и чувств, как то и дело возникают недоумённые вопросы к автору – настолько неудачны и небрежны эти молодые попытки.

В следующих произведениях Александр Проханов меньше допускал таких просчётов, его произведения становились неотъемлемой частью русской литературы.

В. Бондаренко спросил как-то у Александра Проханова, почему в кругу Валентина Распутина он не «свой» по художественным взглядам, но и в кругу Владимира Маканина он «не свой» по политическим и державным взглядам, ощущает ли он это «шекспировское раздвоение»? Александр Проханов ответил… Не время со всеми подробностями разбирать этот ответ, в котором были полемические неточности, в частности, «деревенщики индифферентны к проблемам государства», «они, скорее, антигосударственники», они – «полудиссиденты», они «всегда предпочтут Шишкина и Репина Филонову и Татлину», процитируем только то, что соответствует действительно взглядам А. Проханова: «Я понял постепенно, что государство, в частности советское государство, – это огромный мегамеханизм, который обладает чисто пластическими формами: зоны, льды, часовые пояса, пространства, обладает компонентами технотронными. Это огромное количество самых разных производств, из которых и состоит весь социум. Сюда входит и производство самых разных типов государственных людей, клонирование политических и социальных типов, которыми создавалось советское общество. Метафизически пережив существование такого огромного тела, как государство, такой планеты «Государство», я ощутил стремление зафиксировать его в литературе, в словах. Написать портрет государства. Не портрет дамы среди цветущей деревни – распутинский, на фоне индустриальной катастрофики, или портрет отдельно взятой войны, а портрет всего государства. Я взялся осуществить эту интереснейшую для художника задачу. Я не говорю, что эту задачу выполнил. Я её как мог осуществлял. Я делал, а фреска моя осыпалась, я писал, а стена, на которой фреска писалась, ибо считалась стеной твёрдой, прочной – начала крушиться… Я всё равно шёл на этот штурм и иду до сих пор…» ( Бондаренко В. Живи опасно. С. 438—440).

В 1980-х годах выходили следующие романа Александра Проханова: «Дерево в центре Кабула» (Октябрь. 1982. № 1), «В островах охотник» (Новый мир. 1983. № 5), «Африканист» (Знамя. 1984. № 3, 4), «И вот приходит ветер» (Знамя. 1984. № 9, 10), «Седой солдат» (Знамя. 1985. № 2), «Рисунки Баталиста» (Москва. 1986. № 9, 10), «Шестьсот лет после битвы» (Октябрь. 1988. № 8, 9).

Как видим, Александр Проханов свои художественные и публицистические сочинения чуть ли не планомерно распределяет по разным журналам – «Октябрь», «Новый мир», «Знамя», «Москва», не подлаживаясь к литературно-эстетическим взглядам той или иной редакции, ему всё равно, он приходит в журнал со своей темой, со своей проблематикой, со своей эстетической и философской платформой. Некоторые критики видели в этих публикациях и неправду, и слащавость, но эти сочинения вносили в художественный мир информацию о чаще всего неведомых для читателей странах и народах.