Зоя Ножникова - Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев

Что же касается приходских церквей, то в них ударяют только по прошествии часа дня, а выходя из них — в четвертом часу. Таков у них обычай во все дни года. Если же будет воскресенье или особый праздник, то все ходят из церкви после пятого часа.

Близ этой колокольни находится другая, большая колокольня — четвероугольной постройки с таким же куполом, разукрашенная цветными изразцами. В ее куполе висит самый огромный колокол. Когда мы увидели и услышали его, то пришли в изумление. Мы измерили его окружность, и оказалось 62 пяди; толщина его края — один локоть; а высота — более пяти локтей. На нем висят с двух сторон сверху донизу весьма большие камни на веревках, чтобы он не качался и звонить в него было легче. В известное время несколько человек снизу раскачивают эти веревки. Его железный язык, быть может, по объему равняется одному из больших колоколов: десять человек, стоя внутри, насилу могут раскачать его.

Этот колокол создает звук, подобный грому; не только стоящие подле него не слышат, что кричат друг другу, но и те, которые находятся внизу, и даже те, которые стоят в соборе и других церквах.

В прошлом году мастера по приказанию царя [91] Имелся в виду Алексей Михайлович. сделали колокол в восемь тысяч пудов, а железный язык его в 250 пудов. Над ним работали непрерывно целый год. Когда его повесили, царь приказал звонить во все колокола в городе, потом зазвонил этот колокол, и его звук покрыл все те. Тогда его спустили, и царь приказал его разбить. Развели вокруг него сильный огонь, и он весь растрескался на куски.

В зимнее время, когда ночь бывает длинная, если нет праздника, начинают звонить в одиннадцатом часу ночи; если же воскресенье или особенный праздник — то в девятом часу. В летнее время звонят к вечерне в четвертом часу, перед закатом солнца после девятого часа и к утрене в четвертом часу ночи — это по будничным дням. Накануне воскресенья и праздников звонят с вечера до истечения одного часа ночи.

Всего больше нас донимал колокольный звон, от гула которого дрожала земля, в канун воскресений и праздников, которые непрерывно следуют друг за другом, равно как и звон на заре, с полуночи до утра, ибо в этом городе несколько тысяч церквей, и каждая, даже самая маленькая и бедная, имеет по десять больших и малых колоколов.

После многих расспросов я осведомился у патриаршего архидьякона о числе церквей в этом городе, и он ответил, что их более четырех тысяч. В Константинополе и Антиохии, наверное, не было столько тысяч церквей и колоколен».

Вот небольшой фрагмент рассказа о колоколах Иоганна Филиппа Кильбургера:

«В Москве на реке Неглинной есть Литейный двор, который русские зовут Пушечным двором. Здесь льют пушки и колокола. У них есть несколько мортир необычайной величины и колокол, который, без сомнения, величайший во всем свете. Он вылит русским мастером в 1654 году и только через двадцать лет поднят и повешен близ большой церкви и колокольни Ивана Великого посредством двух новопостроенных очень высоких столбов и хорошо выдуманного рычага одним царским сторожем. Вес его приблизительно 11тысяч пудов, язык длиною в 22 фута, а весом 440пудов.

После девятимесячных больших усилий поднят был сей колокол; дошли было уже до того, чтобы только с подмостков поставить его на назначенное место, как по неосторожности потянули его очень сильно, отчего он упал на другую сторону церкви ушами так, что одна треть ушла в землю, но сам, однако же, не разбился».

А вот впечатления от вида и звука московских колоколов чеха Таннера:

«Все купола и верхушки в Кремле вызолочены и так горят на солнце, что видны мили за полторы, что в нас, при первом взгляде, пробудило немалое уважение к этому городу.

Насколько велико количество церквей, настолько редко москвитяне в них ходят. Они думают, что коли, проходя мимо церкви, они поклонятся да трижды перекрестятся, то этого довольно. Впрочем, к делам благочестия относится у них обычай отмечать каждый день звоном колоколов. Звонят же у них, раскачивая не колокол, а дергая за привязанную к его языку веревку в таком порядке: сначала шесть раз ударяют в один наименьший колокол, а потом попеременно с колоколом побольше шесть же раз; затем уже в оба попеременно с третьим еще большим столько же раз и в таком порядке доходят до самого большего; тут ударяют уже во все колокола, и притом столько же раз. Затем вдруг перестают, а там в том же порядке начинают сызнова. И так повторяется на дню много раз, и притом в различных церквах и по желанию каждого прохожего, потому что доступ в церковь всегда постоянно открыт для каждого. А как, случалось, зазвонят в Кремле во все тридцать семь колоколов, так, бывало, наводят тоску и какую-то внутреннюю дрожь».

Хорошо писал Таннер, усмехнулся Барон, но легковерен оказался. Кто-то над ним подшутил, сказавши, что любой прохожий готов распорядиться, чтобы звонили колокола. Такого, конечно, быть не могло.

Интересно другое: обилие церквей и монастырей явно свидетельствовало не только о набожности русских, но и о несомненном богатстве столицы. От проницательного Барона не укрылось и то, что умение лить отменные колокола легко обращалось в умение отливать пушки. Да, Московское государство было бы желанным союзником. Но готовы ли русские к союзу с иноземцами? Каково тем живется в Москве?

Барон задумчиво перебирал свидетельства, особенно ценные для него, коль скоро ныне зашла речь о единении христианских народов.

В Москве было несколько церквей для приезжих иностранцев, которые жили в основном в предместье Кокуй. Эрколе Заниперечислил эти церкви:

«Между предместьями главное Кокуй; дома в нем деревянные, но красивы, как игрушки; оно предоставлено немцам. У лютеран там три кирхи; у кальвинистов — голландцев и англичан — две; все без колоколов. Заведуют ими особые царские сановники. В ближайшей слободе, Басманной, живут перекрещенцы, принявшие московскую веру».

Барону доводилось иметь дело с такими людьми. Многие из них неплохо устроились в Москве, женились на русских, переняли русские обычаи и домашний обиход и не думали о возвращении на родину. Иные, по большей части военные, были за ратную доблесть пожалованы поместьями, владели крестьянами и немало тем гордились. Да и для остальных иноземцев Москва была привлекательна и на свой лад открыта. Умно писал об этом Олеарий: