Пьер Губер - Мазарини

То тут, то там за пределами границ продолжалась война против Испании и ее союзников — императора и некоторых немецких князей, а в Вестфалии вот-вот должны были начаться переговоры (давно задуманные Папой Урбаном VIII).

Мазарини никогда не был крупным полководцем и не претендовал на военную славу, однако он был знаком почти со всеми талантливыми — французскими и иностранными — генералами; они встречались в разных местах, в основном в Италии, на полях сражений, но преимущественно после битв. Для Джулио не имели значения ни «национальность», ни вероисповедание талантливых военачальников: как правило, он умело использовал этих людей и не колеблясь платил им (даже если это были генералы противника!).

Воспитывавшийся с ранних лет в атмосфере итальянских хитростей и ухищрений папского двора, Мазарини был выдающимся (пожалуй, даже слишком!) дипломатом. Именно поэтому его и заметил Ришелье, использовавший способности Джулио на дипломатическом поприще.

Случай предоставлял Мазарини множество возможностей проявить талант и находчивость.

Война шла уже восемь лет и должна была продлиться еще пятнадцать — кто мог это предвидеть? Следовало оплачивать военные расходы, и Денег требовалось все больше. Эту казавшуюся Неразрешимой проблему (она порождала нищету и сопротивление народа) необходимо было решать каждый месяц. Мазарини не был финансистом, но, как и его предшественник Ришелье, не сомневался, что найдет и министров и банкиров, которые оплатят все счета, ничего при этом не потеряв (хотя некоторый риск все-таки существовал, и кардинал желал обезопасить себя!). Конечно, дело обещало быть трудным, слегка кровавым и очень опасным… Но у Мазарини получилось!

По многим важным вопросам премьер-министр не имел четкого и определенного мнения, а по некоторым и вовсе его не имел. Джулио не слишком хорошо понимал сущность парламента (он кое-что знал разве что о парижском), парламентариев и даже простого чиновника: в Италии чиновников не было, во всяком случае, такого рода, и потому торговли должностями не существовало (исключение — Венеция). Я бы сказал, что продажность в Италии имела меньший размах. Мазарини плохо представлял себе политические силы великого города Парижа (столь не похожего на Рим), обожавшего и ревностно оберегавшего в своем лоне ребенка-короля. Время обучит Его Преосвященство.

Мы не можем с уверенностью утверждать, что Джулио постиг все хитросплетения и силу интриг двора, немедленно попытавшегося удушить его с помощью вчерашних изгнанников и бесконечных заговоров, пустых и опасных, но весьма многочисленных.

Министру пришлось очень быстро и точно определить статус — он никогда не был четко зафиксирован, оставаясь подлинной «тайной» королевской власти, — регентского правления при короле, который должен был достигнуть законного совершеннолетия (то есть тринадцати лет) только восемь лет спустя.

Да, королева безоговорочно распоряжалась (даже Парижский парламент, к счастью, признал это!) «воспитанием» юного короля (позже она доверила дело крестному отцу) и «свободным неограниченным и полным управлением всеми делами королевства», имея право выбирать «честных и опытных людей, которым посчитает возможным поручить представлять дела в советах […], не будучи при этом обязанной следовать за решением большинства голосов». Заметим, что подобная норма не давала королеве права, кроме права выбора министров, на неограниченную, неоспоримую власть.

Как женщина она не могла командовать войсками: в XVII веке, как и в Средневековье (именно тогда родился «режим», который при Мазарини еще называли «старым»), следовали простой истине, гласившей: «Кто держит веретено, не может держать шпагу». Следовательно, необходим был «королевский наместник», а им мог быть только дядя маленького короля Гастон Орлеанский, от которого можно было ожидать всего — только не самого лучшего и не самого худшего.

В эпоху Регентства было обычным делом, когда самые разные советы сливались в один и все гранды королевства или те, кто себя таковыми почитал (в том числе парламентарии высокого ранга), «получали право входа» в объединенный совет, устремлялись туда, произносили речи, разглагольствовали, о чем-то просили, чего-то требовали. Мазарини охотно позволил бы им болтать (у королевы не хватало терпения), лишь бы они не мешали ему эффективно управлять страной вместе с регентшей и несколькими верными друзьями. Но вот вопрос: хорошо ли Мазарини взвесил бесконечные политические и финансовые притязания сей блестящей когорты, чье опасное самодовольство, слава Богу, уравновешивали никчемность и бесконечные ссоры?

Законники, особенно парижские парламентарии, снова начали заявлять, что их роль должна возрасти, поскольку регентство-де не является «полноценным правлением», и что ни один серьезный вопрос, особенно в области финансов, не может быть разрешен без их утверждения. Мы увидим, что они были способны очень далеко продвинуться в этой области и в некоторых других.

Гордая Анна Австрийская слегка презирала напыщенных «судейских крючков», вышедших из самых низов, они сильно раздражали и Людовика XIII и Ришелье. Королева полагала, что эти люди вряд ли смогут составить иную, кроме словесной, оппозицию, разве что сделают несколько неприятных заявлений. Вначале Мазарини, занятый другими делами, обращал мало внимания на эти вещи, однако, вникнув, принялся «оттачивать привычное оружие»: изысканно-льстивую вежливость, завуалированное коварство, долготерпение (в этом его никто не превзошел), классическую игру политического тактика — разделение противников и подкуп того, что зовут совестью… Тактика Джулио оказалась весьма эффективной, хотя королевская чета еще десять лет терпела неучтивые речи, неприятные высказывания и даже угрозы.

Совершенно естественно, что провинции, хорошо осознававшие свою самобытность и исключительные права, восприняли смерть короля и новое регентство как ослабление королевской власти и, конечно, налогового пресса. Некоторые вообразили, что налоги исчезли вместе с королем: в донесениях интендантов сообщалось об этих быстро рассеявшихся с помощью судебных исполнителей, явившихся вместе с солдатами, иллюзиях. Впрочем, какая проза… Все ждали мира, обнадеженные новостями из Рокруа, скорого мира, но ждали напрасно. Среди больших и малых, хотя и вполне обычных трудностей Мазарини и королеве необходимо было незамедлительно решить одну проблему: она была связана с Парижем и заключалась ни много ни мало в удержании власти и их сотрудничестве, которому постоянно угрожали интриги и заговоры. Самой опасной была «кабала «значительных», не такая уж нелепая, как может показаться на первый взгляд. Мы хотим представить вам главных действующих лиц эпохи Регентства, во всяком случае, тех, кто считал себя таковыми: дворян, министров, святош.