Алексей Щербаков - Декабристы. Беспредел по-русски

И вот настал рабочий день. Декабристов поставили на рубку дров, что на соляном заводе являлось «халявой». Да и там урядник дал понять, что на работе можно откровенно бить баклуши. Работать будут другие. Так что Оболенский с Якубовичем если вообще изредка махали топорами – то исключительно от скуки.

Впрочем, когда на дворе холодало, декабристы даже спускались под землю – там было теплее. Но рабочий день у них длился шесть часов (у обычных зэков – четырнадцать). Да и там они не особо напрягались. В отличие от обычных зэков, им не давали «уроков» (норм выработки). Хотели – работали, не хотели – нет.

Бытовые условия их тоже не особо удручали. Декабристы жили в отдельных комнатах, пищу им готовила охрана. К тому же вскоре прибыли жены некоторых арестантов – княгиня Трубецкая и графиня Волконская. То есть, как мы знаем, они перестали быть княгинями и графинями. Причиной того, что их лишили привилегий, называют то ли изощренную жестокость Николая, то ли его нежелание, чтобы жены декабристов ехали в Сибирь. Но на самом-то деле это являлось требованием закона. Тогда до женского равноправия было далеко. И жена, последовавшая за мужем в Сибирь, в какой-то степени разделяла его судьбу. Но и тут все было не так просто. Денег супруги декабристов привезли с собой много.

И тут начался уже полный абсурд. Складывается впечатление, что на «зонах», которые топтали декабристы, все было элементарно куплено. Потому что в скором времени наказание превратилось в откровенную фикцию.

«В 1828 году с декабристов сняли кандалы. В том же году Лепарский (начальник Читинского острога. – А. Щ. ) разрешил выстроить во дворе два небольших домика: в одном поставили столярный, токарный и переплетный станки для желающих заниматься ремеслами, а в другом фортепьяно.

…Каторжная работа скоро стала чем-то вроде гимнастики для желающих. Летом засыпали они ров, носивший название «Чертовой могилы», суетились сторожа и прислуга дам, несли к месту работы складные стулья и шахматы. Караульный офицер и унтер-офицеры кричали: “Господа, пора на работу! Кто сегодня идет?” Если желающих (т. е. не сказавшихся больными) набиралось недостаточно, офицер умоляюще говорил: “Господа, да прибавьтесь же еще кто-нибудь! А то комендант заметит, что очень мало!”. Кто-нибудь из тех, кому надо было повидаться с товарищем, живущим в другом каземате, давал себя упросить: “Ну, пожалуй, я пойду”». (М. Цейтлин).

Оболенский в своих мемуарах рассказывает о прогулках по окрестностям, во время которых он отходил на десятки километров от своего «узилища». Охотился, изучал местную природу, общался, с кем хотел. Да и не только он один.

«Два брата Борисова, любители естественных наук, занимались как собиранием цветов, так и зоологическими изысканиями; они набрали множество букашек разных пород красоты необыкновенной, хранили и берегли их и впоследствии составили довольно большую коллекцию насекомых».

Вот что пишет видный исследователь истории российских тюрем профессор Гернет: «Работали понемногу на дороге и на огородах. Случалось, что дежурный офицер упрашивал выйти на работу, когда в группе было слишком мало людей. Завалишин так изображает возвращение с этих работ: «Возвращаясь, несли книги, цветы, ноты, лакомства от дам, а сзади казенные рабочие тащили кирки, носилки, лопаты… пели революционные песни!».

Таков был «скорбный труд».

«Жены постепенно выстроили себе дома на единственной улице, после их отъезда сохранившей в их память название «Дамской». Мужья сначала имели с ними свидания в тюрьме, но постепенно получили разрешение уходить домой к женам на целый день. Сначала ходили в сопровождении часового, который мирно дожидался их на кухне, где его угощала кухарка, а впоследствии они переехали в домики жен» (М. Цейтлин).

Прославленные Некрасовым Трубецкая и Волконская имели по двадцать пять человек прислуги каждая. И уж, понятное дело, не бедствовали. Вам не кажется, что все это больше похоже не на каторгу, а на турпоездку? Заметим, кстати, что в более демократических странах, таких как Англия, никаких поблажек аристократам не делали. Они отправлялись в Австралию на общих основаниях – и вели там куда менее увлекательную жизнь. Но так часто случается – люди, боровшиеся против системы, продолжают активно пользоваться как раз теми ее плодами, которые они так яростно критиковали. Автор «Конституции», в которой отменялись дворянские привилегии, спокойно ими пользовался, находясь на каторге.

Итак, реально отбывать наказание декабристы закончили значительно раньше, чем это было определено приговором – даже с учетом всех смягчений. Дальше все пошло примерно в том же ключе. Образованных людей в тогдашней Сибири катастрофически не хватало. Как только истекали их сроки, всем желающим открывалось большое поле деятельности. Многие достигали высоких должностей, особенно те, кто сумел легко отделаться и избежать лишения дворянства. Так, Александр Муравьев уже в 1828 году занял пост городничего (то есть мэра) Иркутска – не последнего сибирского города. Иван Якушкин – тот самый, который первым предлагал убить царя – в городе Ялуторовске основал частную школу, которую благополучно закончили 1600 учеников. Дмитрий Завалишин и Владимир Штейнгель занимались журналистикой. Конечно, нельзя сказать, что по отношению к декабристам не существовало никаких ограничений. Но особо тяжкими страданиями это назвать трудно.

Кое-кто из декабристов после отсидки снова пошел служить в армию. Начинать пришлось с рядовых, но бывшие заговорщики росли по службе на удивление быстро.

Впрочем, кое у кого биографии складывались более лихо, и чаще всего у представителей бедных и незнатных дворянских семейств. Вот, к примеру, подпрапорщик Московского полка Александр Луцкий, получивший двадцать лет за активное участие в декабрьском восстании: он помогал Щецину-Ростоцкому отбить знамя Московского полка. В отличие от лидеров, его отправили по этапу пешком. Он быстро сориентировался в обстановке и произвел популярную у тогдашних уголовников операцию: за 60 рублей поменялся именами с бродягой Агафоном Непомнящим и под его именем отправился на поселение. На этом попался, бежал с каторги, год болтался по Сибири. Снова попался… Он один из немногих, кто отбыл срок от звонка до звонка, и далеко не в таких комфортных условиях, как остальные.

Самый интересный пример – Михаил Лунин, пожалуй, наиболее решительный их всех участников заговора. Отсидев без особых проблем положенную «десятку», Лунин освободился и поселился в Иркутске в собственном доме. Но, видимо, ему стало скучно. Он собрал в Иркутске небольшой кружок из бывших декабристов и через них стал распространять самиздат. «Письма из Сибири» и «Взгляд на русское тайное общество с 1816 по 1825 год» были произведениями откровенно вызывающими хотя бы потому, что в них он явно преувеличивал влияние декабристских идей и давал понять: «нас еще очень много». По сути дела, он делал попытку снова заварить кашу. Лунин нарывался и нарвался: в 1840 году он снова был арестован и направлен в Акатуй, где в 1845 году умер при непонятных обстоятельствах. По одной из версий, он был убит. Сомнительно, но, с другой стороны, возможно. Ну, достал…