Коллектив авторов - Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом

спрашивал в 1887 году офицер Н. Путинцев из г. Омска [888].

Общественно-политические и исторические толстые журналы второй половины XIX века претендовали на участие в конструировании исторических представлений современников, видя в истории, главным образом, средство формирования коллективных идентичностей. Журналы тогда выступали в роли «экспертов», транслировавших свои образы прошлого как власти, так и обществу, являясь, как это было неоднократно отмечено, одним из элементов становления и самого гражданского общества, и феномена общественного мнения, и будущих политических партий. Журнальный дискурс «о прошлом» актуализировал разные компоненты исторических представлений: информативный, сообщая читателям о тех или иных событиях, людях, явлениях или умалчивая о них; концептуальный , связанный с презентацией изданиями своего понимания логики исторического процесса, его основных акторов, закономерностей; эмоционально-ценностный , подразумевающий формирование оценочной позиции в отношении к прошлому. Журналы представляли разные варианты историописаний, соответствующие разным уровням исторического сознания: они знакомили с достижениями академической историографии, распространяя таким образом научные знания о прошлом; они публиковали художественные тексты, вызывая разные эмоциональные реакции от «присвоения» до «отторжения» прошлого; они репрезентировали и обыденные исторические воззрения, печатая немалое число мемуаров, писем, публицистических очерков. Именно комплексная подача исторического материала и регулярная периодичность журналов способствовала, помимо прочего, эффективности их воздействия на читателей.

Провинциальные интеллектуалы были особым адресатом журнального дискурса о прошлом на протяжении всего изучаемого периода уже в силу того, что составляли большинство подписчиков толстых журналов. Интерес к провинциальной истории первоначально ограничивался публикацией рецензий на «областную» литературу, мемуарные и художественные произведения о прошлом отдельных провинций и имперских окраин. С конца 1870-х годов в связи с численным ростом образованных россиян, в том числе и в провинции, с формированием регионального самосознания, появлением массовой литературы по истории русской провинции, увеличением количества краеведческих музеев, общественных организаций, занимавшихся изучением местной истории, усиливался интерес журналов и к провинциальному прошлому, и к настоящему. Создавался механизм взаимодействия журналов и провинциальной публики: письма в редакцию, журфиксы, юбилейные поздравления и т. д. Безымянная, абстрактная провинция обретала имя, и журналы начинали репрезентировать «сибирский», «кавказский» и прочие тексты русской истории. Зарождавшиеся региональные интеллектуальные элиты стремились использовать коммуникативный потенциал толстых журналов для передачи своих версий прошлого, в то время как редакции столичных изданий предлагали свои варианты осмысления региональных «изобретений прошлого», предъявляя к ним требования «научности», объективности, профессиональной компетентности.

Историческая информация, учитывая ее социальную значимость, всегда находилась в поле пристального внимания цензуры. В России второй половины XIX века интерес к истории как важнейшему способу социальной и культурной самоидентификации не только возрос, но и приобрел качественно новые черты. Расширение образовательных и общественных инициатив, появление специализированных журналов, увеличение числа изданий и статей по исторической тематике в периодике широкого профиля, – все это стимулировало и цензурный контроль над публикациями источников и исследованиями, более пристальное внимание к учебникам и книгам «для народного чтения», театральным постановкам на исторические сюжеты. Степень надзора и границы допускаемой исторической «гласности» были обусловлены многими факторами – например, временной отдаленностью описываемых событий, их характером и кругом участников. Значение имела актуальность материала в конкретный исторический момент и возможность параллелей с современностью, а также оценочные характеристики и другие факторы. Цензорами учитывались состав и массовость читательской аудитории (которой была адресована та или иная публикация), ее образовательный уровень, социальный статус, возраст, в ряде случаев – и пол потребителей печатного слова, а также характер издания, личность издателя, состав редакции, авторство конкретного материала и прочее.

Поскольку история немыслима без имен правителей, а их упоминание требовало соответствующего разрешения, временные пределы «свободного» изложения отечественной истории в разные ее периоды варьировались. Впервые (в прецедентном порядке) они были определены в 1852 году Николаем I: личная цензура императора распространялась на освещение событий после 1796 года. В 1860 году, уже в другом политическом контексте, был принят циркуляр, расширивший хронологические рамки контроля и впервые указавший на идеологические причины временных ограничений [889]. Циркуляр от 8 марта 1860 года констатировал отсутствие в цензурном уставе статьи, воспрещающей «распространение известий неосновательных и по существу своему неприличных к разглашению о жизни и правительственной деятельности Августейших Особ Царствующего Дома, уже скончавшихся и принадлежащих истории». Документ проявлял заботу о «не принесении вреда» подобными «известиями» и одновременно о том, чтобы «не стеснить отечественную историю в ее развитии». Рубежом был принят конец царствования Петра I, после которого запрещалось «оглашение сведений, могущих быть поводом к распространению неблагоприятных мнений о скончавшихся Августейших Лицах Царствующего Дома, как в журнальных статьях, так и в отдельных мемуарах и книгах» В то же время в совете Главного управления по делам печати (далее ГУДП) и тогда не прекращались споры о необходимости общего «ограничительного законоположения о скончавшихся особах августейшего дома» [890].

Официально границы «дозволенного» изучения (конец царствования Петра I) сохранялись вплоть до отмены хронологических рамок цензурного контроля над историческими публикациями в ноябре 1905 года. Однако на практике, особенно в последней четверти XIX века, придворную цензуру интересовали главным образом предшествующее и текущее царствования – публикации относительно остальных периодов, как правило, проходили через цензуру общую. Главное внимание в настоящем очерке будет уделено реакции разных подразделений цензурного ведомства на публикации по исторической тематике в первые десятилетия после перемены цензурного законодательства в начале 1860-х годов.