Марлис Штайнер - Гитлер

В соответствии с соглашением, заключенным 29 сентября в доме фюрера, Чехословакия должна была уступить Судетскую область и освободить ее от своего присутствия до 10 октября; создавалась международная комиссия по установлению новых границ и определению областей, в которых будет проведен плебисцит; гарантами новых чехословацких границ выступали Франция, Великобритания и Германия. На следующий день Чемберлен прислал Гитлеру заявление о ненападении, которое должно было служить символом нежелания обеих стран воевать между собой. Фюрер его подписал, что позволило премьер-министру по возвращении в Лондон произнести ставшие знаменитыми слова: «Это мир для нашей эпохи». Мысль о том, что угроза войны снова отступила, принесла ему, да и не только ему, а многим и многим в Англии, Франции и Германии, такое облегчение, что никому и в голову не пришло задуматься, какой ценой достался этот мир – ценой грубого попрания прав маленького государства.

Но беды Чехословакии на этом не кончились. Польша денонсировала подписанное в 1925 году соглашение о меньшинствах и потребовала вернуть ей небольшую территорию Тешин, куда 2 октября, по истечении срока ультиматума, ввела войска. 2 ноября Венский арбитражный суд присудил Венгрии часть территории Словакии площадью 12 тыс. квадратных километров, на которой проживало около миллиона человек. Не в силах остановить процесс дробления, Чехословакия вынуждена была предоставить автономию Словакии и Рутении. Все это весьма походило на то самое «химическое растворение», о котором говорил Вейцзекер. Европейские демократии молча попустительствовали процессу. Но это было совсем не то, о чем мечтал Гитлер. 9 октября он выступил в Саарбрюкене с пылкой речью, не скрывая своего недовольства.

Франсуа-Понсе, получивший из Парижа приказ ехать в Рим, 18 октября пришел к фюреру прощаться в чайный домик в Кельштайне. Рассказывая об этой встрече, французский посол набросал еще один портрет властелина Германии:

«Разумеется, у меня нет иллюзий относительно характера Адольфа Гитлера. Я знаю, что он непостоянен, скрытен, противоречив, неоднозначен. Тот же человек, что с самым добродушным видом восхищается красотами природы и за чайным столом излагает весьма разумные соображения о европейской политике, способен на самую чудовищную ярость, самые дикие выходки, вынашивает самые бредовые замыслы. В некоторые дни он, стоя перед картой мира, тасует народы, континенты, географию и историю, словно впавший в безумие демиург. В другие моменты он мечтает стать героем, установившим вечный мир и воздвигшим грандиозные монументы».

Склонность Гитлера к циклотимии проявилась тремя днями позже, 21 октября, когда он издал новые директивы, предписывающие «ликвидировать остатки Чехословакии» и «занять позицию с прицелом на Мемель». Несколько позже, 6 декабря, он заключил с Францией договор о ненападении, надеясь переключить внимание французов на их колониальную империю.

Таким образом, для нацистского режима итоги 1938 года выглядели весьма успешными, хотя Гитлер не скрывал, что чувствует себя «обманутым». Судетская область принесла Германии немалые производственные мощности (станкостроительные, электромашиностроительные, химические заводы и текстильные и стекольные фабрики), а также ценные природные ресурсы, не считая высококвалифицированной рабочей силы.

Могло показаться, что аншлюс и поглощение Судетской области будут способствовать сближению со странами Юго-Восточной Европы, поскольку теперь открывалась возможность для создания «великого европейского экономического пространства», о котором мечтали сторонники мировой политики конца XIX – начала ХХ века и за которое отныне ратовал Геринг. Это пространство должно было послужить экономическим «трамплином» для экспансии на восток и дать Гитлеру возможность осуществить свою мечту о завоевании жизненного пространства, изложенную еще в «Майн Кампф». Но, если Геринг предпочитал действовать дипломатическими методами и организовывать все новые переговоры (не исключая, впрочем, применения военной угрозы), Гитлер и Риббентроп делали ставку на грубую силу.

Официальная пропаганда получила приказ сменить регистр и отказаться от пацифистских настроений, используемых для успокоения собственного населения и мировой общественности, которая, впрочем, пребывала в шоке после «Хрустальной ночи» – о ней мы поговорим чуть ниже. Между тем за кулисами полным ходом шла подготовка к новым агрессорским вторжениям.

Довольно скоро сделалось очевидным, что результатом встречи в Мюнхене стал иллюзорный мир, даже не мир, а просто передышка. Гитлер все более укреплялся в убеждении, что страны Запада не пойдут на военное вторжение и что он только зря потратил с ними время, необходимое для окончательной ликвидации Чехословакии. Это была ошибка, которую он в дальнейшем, в ходе последующих кризисов, будет стараться избежать. Но еще больше его беспокоило другое – он не очень хорошо представлял себе, что следует делать дальше. Всю его стратегию разрушала позиция Англии, благосклонной к мирному пересмотру версальских договоренностей, но не приемлющей применения силы. Суть этой стратегии основывалась на том, что смертельно больная Великобритания удовольствуется своей империей и своим морским владычеством и откажется от ведения политики европейского равновесия. При этом нельзя было упускать из виду, что для Англии всегда имело огромное значение то обстоятельство, что ее берега оставались неприступными для любых нападений с континента. Эту ошибку совершил Второй рейх, и Гитлер не уставал критиковать его за это. Однако меры, принятые в Лондоне для ускорения перевооружения, заставили Гитлера серьезно усомниться в возможности избежать столкновения на западе. Он видел единственный выход: опередить соперников и укрепить свои тылы. Для этого ему необходимо было заручиться поддержкой Польши.

Риббентроп получил задание прозондировать позицию посла Липского относительно полюбовного разрешения проблемы Данцига и данцигского коридора в обмен на обещание будущих компенсаций на востоке. Но Сталин, почуявший опасность, еще в ноябре возобновил действие пакта о ненападении с Польшей. Тогда Гитлер перешел в наступление. 5 января 1939 года он встретился с польским министром иностранных дел Юзефом Беком, изложив преимущества полюбовного соглашения, открывающего возможность дальнейшего проведения общей политики. На следующий день Риббентроп предложил Польше вступить в Антикоминтерновский пакт. Чтобы усилить давление, Гитлер на несколько минут уединился с советским послом в Берлине во время дипломатического приема 12 января 1939 года. Однако ситуация продолжала оставаться неясной, и 1 февраля он уехал в Оберзальцберг, чтобы обдумать, каким должен быть следующий удар: по Чехословакии или по Украине. В Германии и Польше нашлось немало сторонников требовавшего автономии Украинского национального союза, готовых оказать ему поддержку, но очень скоро стало ясно, что их устремления утопичны. Польша по-прежнему отказывалась вступать в немецкую игру – и по внутренним причинам, и потому, что не желала превращаться в сателлита Германии. И Гитлер все чаще задумывался над тем, чтобы нанести Польше удар. Едва было покончено с расчленением Чехословакии, как он отдал Браухичу приказ (25 марта) спланировать эту операцию, хотя о ликвидации польского государства речь еще не шла. 3 апреля Кейтель издал директиву, согласно которой вермахт должен был подготовиться к наступлению к 1 сентября 1939 года («Белый план»).