Марлис Штайнер - Гитлер

На втором заседании председательствовал Йодль, который вел себя более вежливо, чем Кейтель, но ничуть не более уступчиво. Затем был объявлен перерыв, после чего снова появился Кейтель. Геббельс слушал, как идут переговоры, которые тайно записывались. Он считал, что Кейтель хорошо ведет дело, и добавлял, что было бы неплохо иметь такого «доблестного и верного союзника», как французы, которые бились до последней капли крови ради англичан. Эта ремарка явно метила в итальянцев.

22 июня Гунтцигеру удалось выбить две уступки: немцы отказались от притязаний на французскую авиацию при условии контроля над ее разоружением; кроме того, они дали обещание взять на себя заботу о жителях зоны, расположенной к югу от демаркационной линии, – после того, как будут приняты соответствующие меры в оккупированной зоне. 22 июня в 18 часов 50 минут, после ультимативного заявления Кейтеля, текст перемирия был подписан им и Гунтцигером. Перед этим Гунтцигер зачитал заранее составленное заявление, в котором говорилось о том, что Франция «вправе ожидать, что в ходе будущих переговоров Германия будет руководствоваться духом, позволяющим двум соседним народам мирно жить и трудиться». Затем, повернувшись к Кейтелю, он добавил: как солдат солдата, вы должны понимать, насколько мне тяжело делать то, что я сейчас делаю. И выразил надежду, что «в будущем нам, французским и немецким воинам, не придется раскаиваться в содеянном». «Для победителя честь чествовать побежденного», – отвечал Кейтель. Красивые слова. К сожалению, реальность для побежденных оказалась совсем не такой прекрасной, что стало очевидным очень скоро.

Статьи договора были намеренно составлены немецкой стороной довольно туманно. Они предусматривали прекращение боев во Франции и в колониях, а также оккупацию немецкой армией трех пятых французской территории (ст. 1 и 2). Между двумя зонами проходила демаркационная линия. Разделение на две зоны отвечало политическим, военным и экономическим стремлениям победителя: отрезать Францию от английского влияния, обеспечить сухопутную связь между Германией и Испанией, включить в зону оккупации индустриальную область Крезо, удерживать побережья Ла-Манша и Атлантики для продолжения войны против Великобритании (ст. 3).

С точки зрения немцев, это было преимущество, которое они собирались сохранить даже после окончания англо-немецкого конфликта. Французские военнопленные должны были сыграть роль заложников (ст. 20). Французское правительство обязалось выполнять указания оккупационной военной администрации и потребовать от местных властей сотрудничества с ней; все, кто будет продолжать борьбу, должны рассматриваться как партизаны. Обговаривались также финансовые стороны оккупации, возвращение на родину немецких военнопленных и экстрадиция немецких беженцев. Французские сухопутные, военно-морские и военно-воздушные силы должны были демобилизоваться и разоружиться, за исключением нескольких частей для поддержания внутреннего порядка. Наиболее мощным рычагом влияния оставалась для немцев статья 24, согласно которой условия перемирия продолжали действовать до подписания мирного договора. В случае если французская сторона не выполнит взятых на себя обязательств, немецкая сторона имеет право в любой момент денонсировать достигнутые договоренности.

Одним из немногих козырей, которые удалось сохранить французам, оставались колонии, протектораты и подмандатные территории, куда правительство могло переехать, если бы обстановка сделалась невыносимой. Поэтому в интересах Германии было не слишком давить на побежденного противника. Во Франции во многих кругах в этот момент еще питали надежду на заключение приемлемого мира в обозримом будущем. 25 июня состоялось подписание перемирия с Италией – «невероятно простое», – что подогрело эти надежды. «Мир не за горами», – высказался Хунтзигер. Однако изменение обстановки в Европе, опрокинувшее все расчеты Гитлера, и соперничество немецких служб, каждая из которых стремилась урвать свою часть пирога, очень скоро сделали полюбовное соглашение невозможным.

О подписании франко-итальянского перемирия Гитлер услышал по радио 26 июня в 0 часов 35 минут, в своей штаб-квартире в Бельгии. В следующие дни он вместе со своим бывшим унтер-офицером Максом Аманом и еще одним товарищем по прошлой войне побывал в окопах близ Реймса. 28 июня вместе со Шпеером, Гислером и адъютантом вылетел самолетом в Бурже. «Гражданским» лицам пришлось ради такого случая переодеться в серую форму. С 6 до 9 часов утра фюрер, его гости и телохранители на трех «мерседесах» осматривали Париж – Гитлер не хотел сталкиваться с населением. Когда он был в Лилле, какая-то женщина при виде его крикнула на всю улицу: «Дьявол!» Первым делом он велел показать ему Оперу. Здание было иллюминировано, как в дни праздников, но он нашел, что с точки зрения архитектуры венский и дрезденский оперные театры гораздо красивее. Ему захотелось посмотреть на комнату, специально отведенную Наполеону III, но ему объяснили, что она превращена в библиотеку. Затем небольшой кортеж проследовал Елисейскими Полями, в этот час почти пустынными, пересек площадь Мадлен, поразившую его своей величественной простотой, добрался до площади Трокадеро и ненадолго остановился возле Эйфелевой башни. Затем через Триумфальную арку проехали к Дому инвалидов – Гитлер долго стоял перед могилой Наполеона. Пантеон его разочаровал: здесь были только бюсты и ни одной статуи. Площадь Вогезов, Лувр, Дворец правосудия и Сент-Шапель вызвали у него не больше интереса, чем Елисейские Поля, без которых не было бы Рингштрассе в Вене. Церковь Сакре-Кёр поразила его своим уродством. Короткое туристическое турне завершилось в аэропорту в 9 утра. Все же французская столица произвела впечатление на Гитлера. «Париж – это европейский культурный документ», – заявил канцлер.

По возвращении в Брюли-де-Пеш он приказал Шпееру немедленно приниматься за реконструкцию Берлина. Этот город должен стать прекраснее Парижа, который Геббельс называл «жемчужиной цивилизации». 29 июня министр пропаганды на машине отправился в Бельгию, делая остановки в Антверпене, Льеже и Брюсселе. Оттуда через поля недавних сражений – Гент, Ипр, Дюнкерк, Перон, Аррас, Компьень – добрался до Парижа. Его восторгам не было предела – площадь Согласия, площадь Звезды, Дом инвалидов, могила Наполеона… «В глубочайшем волнении. Все-таки это был великий человек». Нотр-Дам, собор Св. Магдалины («странная архитектура для церкви»), Сакре-Кёр («какое разочарование»), Бурбонский дворец («конюшня»), Люксембургский дворец («чуть получше»), набережная Орсэ («вот где творили политику гермонофобы»). Затем – Версаль и Зеркальная галерея, где «Германию однажды приговорили к смерти». Тем не менее «все эти Людовики были великими людьми», Трианон построили как «домик для отдыха. Я бы тоже хотел иметь такой».