Марлис Штайнер - Гитлер

6 марта 1942 года в РСХА снова состоялось совещание для обсуждения некоторых практических деталей. Был поднят вопрос о стерилизации полукровок и их судьбе и «возможной эвакуации». Поскольку участники встречи не могли прийти к единому мнению, вопрос передали для решения Гитлеру, который отказался им заниматься. Однако существует множество документов, доказывающих, что фюрер уже пришел к определенному мнению; впоследствии он вмешивался, когда речь шла о судьбе полукровок, служивших в вермахте, и, в меньше мере, о тех, кто работал в государственных учреждениях. Эвакуацией евреев из Франции и других европейских стран занялись специальные отделы министерства иностранных дел в тесном сотрудничестве с РСХА.

Таким образом, принятие окончательного решения исходило не от одного Гитлера и объяснялось не только его патологической ненавистью к евреям. Оно стало делом рук многих деятелей рейха. Эта операция, спланированная с холодным расчетом, опиравшаяся на псевдонаучную и идеологическую базу, осуществляемая с применением все более совершенных технических средств, не имеет себе равных по чудовищности. В ее основе лежала «двойная мораль» Гитлера и значительного числа других лиц – ученых, врачей, военных и чиновников.

Декабрьский кризис 1941 года не только сделал очевидным окончательный провал операции «Барбаросса». Он имел множество других последствий, как внутренних, так и международных.

Во-первых, он обозначил конец «переходной военной экономики», характеризовавшейся импровизированными мерами, предпринимаемыми в ожидании близкой победы, и, соответственно, начало тотальной военной экономики; отныне речь шла об использовании военных, экономических и психологических методов, о которых писал еще Людендорф в конце Первой мировой войны. Руководство этой экономикой все меньше зависело от Геринга или вермахта и все больше – от молодого, динамичного и честолюбивого Альберта Шпеера, который на глазах превращался в одного из самых влиятельных лиц в рейхе.

Трудности, встреченные на востоке, и перспектива длительной войны заставили пересмотреть состав управленческого аппарата с тем, чтобы высвободить часть людей для отправки на фронт или на производство. Таким образом, административная реформа, необходимость которой стояла с начала войны, превратилась в задачу номер один.

Следовало также разработать новую военную стратегию для ведения войны в СССР и на других театрах военных действий, поскольку декабрь 1941 года знаменовал собой (после нападения японцев на Перл-Харбор) переход двойной войны (в Восточной Азии и Юго-Восточной Европе) в мировой конфликт, продолжительность которого трудно было спрогнозировать. Задача фюрера усложнилась до такой степени, что эффективность ее решения стремительно снижалась. Его привычка поручать тем или иным людям отдельные задания, постоянно вмешиваясь в их выполнение, разжигала в его ближайших сотрудниках чувство соперничества и стремление во что бы то ни стало угодить хозяину. Постоянные перегрузки ускорили физическое ослабление Гитлера, вызывая участившиеся приступы безволия и апатии.

Британский историк считает, что объявление войны США стало «самой серьезной ошибкой Гитлера и, без сомнения, самым важным событием Второй мировой войны». Спустя 50 лет после войны эта оценка представлялась справедливой, однако была ли она таковой для Гитлера? Какой он видел ситуацию? Был ли у него выбор, и если да, какие факторы оказали на него влияние? Как и во всех предыдущих случаях, имела место некая смесь «рациональных» и эмоциональных мотивов, к которым добавилась определенная нервозность.

О нападении на Перл-Харбор 7 декабря 1941 года Гитлер узнал в своем бункере в Восточной Пруссии от начальника пресс-службы Отто Дитриха, услышавшего новость по радио, на волне Рейтер. Лицо фюрера, ожидавшего катастрофических сообщений о положении на Восточном фронте, внезапно разгладилось. Он бросился в штабной барак поделиться радостью с Кейтелем и Йодлем. И заявил своему помощнику Невелю: «Мы больше не можем проиграть эту войну. Теперь у нас есть союзник, которого никто не мог победить на протяжении трех тысяч лет, и еще один, который был им всегда, но всегда выбирал правильный лагерь».

Странным может показаться удивление Гитлера. Но он действительно был удивлен, разумеется, не местом и не датой, поскольку не мог не быть в курсе того, что между Японией и США что-то затевается. Уже 21 ноября он говорил об этом Геббельсу, не понимавшему, какую опасность представляет вступление в войну такой державы, как США. Тремя днями позже министр пропаганды записал в своем дневнике, что конфликт между обоими странами приближается к кульминационной точке. В конце ноября, когда стало ясно, что переговоры в Вашингтоне зашли в тупик, японцы принялись осторожно зондировать почву в Берлине и Риме на предмет готовности столкнуться с США. Гитлер ответил категорическим «да». Давая карт-бланш японскому союзнику, фюрер знал, что его поддерживает не только правительство, но и армия, в особенности морская. Его былая осторожность по отношению к Америке, вызванная сознанием того, что у него не было флота, способного бросить ей вызов, как не было ни горючего, ни сырьевых ресурсов, отныне отошла в прошлое. Японский флот, уничтоживший часть американских кораблей в Перл-Харборе, и обещание японских поставок на весну 1942 года компенсируют немецкую и итальянскую слабость. Предоставленная Японии свобода действий и объявление войны США не только позволили Гитлеру привязать далекого союзника к собственным военным целям, но и дали ему необходимую передышку для завершения войны против русских и англичан. Впрочем, он немедленно отдал приказ своим военно-морским силам начать боевые действия против США. Договором с Японией подразумевалось, что ни одна из сторон не должна заключать сепаратного мира. «Заседание рейхстага 11 декабря провозгласило начало войны, которая велась уже несколько дней».

То, что сегодня представляется нам непродуманным, тогда воспринималось как чудо – и Гитлер объявил, что у него с плеч «свалилась огромная тяжесть». Выбора у него не было; предлагать мир в условиях, когда у него появился новый козырь, казалось неприемлемым. К тому же это решение, по всей вероятности, принесло ему чувство удовлетворения, поскольку, восхищаясь техническими достижениями Америки, он постоянно поносил ее за отсутствие культуры. Американцы вызывали у него антипатию – полуевреи, полунегры, как с присущей ему вульгарностью он выражался, похожие на «свиней, живущих в выложенном плиткой хлеву». Рузвельта он считал типичным франкмасоном и умственно-отсталым человеком, действующим по указке евреев. Характерно также замечание Геббельса, утверждавшего, что американцы живут одним днем и что Рузвельт зашел в тупик, – оценки, скорее приложимые к тогдашней ситуации в Германии. Действительно, всего двумя днями позже он писал, что как раз немцы живут одним днем, правда добавлял, что нацисты привыкли к этому за годы борьбы за власть и научились находить выход из самых трудных положений. Надо только применять опробованные методы и средства, и успех рано или поздно придет.