Марлис Штайнер - Гитлер

Гитлер, до некоторых пор «чудом» избегавший смерти, первое ранение – в бедро – получил 5 октября 1916 года, во время битвы при Сомме (он ошибается, утверждая, что это случилось 7 октября).

«Я счастливо добрался до перевязочного пункта, и с первым транспортом меня отправили вглубь страны. Прошло два года, как я не видел родины, – срок при таких условиях бесконечно большой. Я с трудом мог представить себе, как выглядит немец, не одетый в военную форму. Когда я попал в первый лазарет в Гермиссе, вздрогнул от испуга, когда внезапно услышал голос женщины, сестры милосердия, заговорившей с близлежащим товарищем.

Впервые услышал я после двух лет женский голос».

Затем он уехал в Германию, проделав на поезде примерно тот же путь, что двумя годами прошагал пешком. Его переполняли эмоции: «Каждый был счастлив, что судьба позволила ему еще раз увидеть все то, что он с такими усилиями защищал ценой своей жизни; каждый из нас испытывал почти стыд, когда другие смотрели нам в глаза».

В госпитале Белица, близ Берлина, где Гитлер пролежал с 9 октября по 10 декабря, он снова с трудом привыкал к белым простыням и к новому миру, в котором «армейский дух, казалось, потерял права гражданства». Больше всего его возмущало, что находились люди, хваставшиеся тем, что уклонились от фронта посредством членовредительства. В Берлине, по его мнению, царили те же «трусливые» настроения, но еще больше удручило Гитлера положение дел в Мюнхене, куда его 3 декабря перевели во 2-й пехотный полк: «Моральный дух ниже всякой критики». Кроме того, пришлось иметь дело с только что выпущенными офицерами, не нюхавшими пороха и «не способными организовать порядок, удовлетворяющий старого солдата». Короче говоря, «общее состояние умов достойно жалости; ловчилы почитаются людьми высокого ума, тогда как верность долгу рассматривается как признак внутренней слабости и ограниченности».

Эти впечатления надолго остались в памяти молодого человека; как и многих воевавших, его оскорбляло моральное падение внутри страны, – ведь солдаты храбро сражались и умирали ради этих людей. Именно поэтому знаменитое высказывание Гинденбурга по поводу «ножа в спину» получило такой горячий отклик. Не меньшее возмущение вызвала у Гитлера развернутая в Баварии кампания против «пруссаков»: «Как будто люди совершенно не догадывались, что крах Пруссии далеко еще не означает подъема Баварии! Как будто люди не понимали, что дело обстоит как раз наоборот – что падение Пруссии неизбежно повлечет за собой и гибель Баварии!» Но даже притом, что эти выводы сделаны в 1923 году, после провала Мюнхенского путча (в чем свою роль сыграло баварское местничество), представляется вполне вероятным, что призрак нового раздробления Германии и краха начатого Бисмарком объединения пугал его, мечтавшего о великой Германии едва ли не больше, чем сам «железный канцлер».

Как все это стало возможно? Ответ напрашивался сам собой: «Канцелярии кишели евреями. Почти каждый военный писарь был из евреев, а почти каждый еврей – писарем. Мне оставалось только изумляться по поводу обилия этих представителей избранной нации в канцеляриях. Невольно сопоставлял я этот факт с тем, как мало представителей этой нации приходилось встречать на самих фронтах. Еще много хуже обстояли дела в области хозяйства. Здесь уж еврейский народ стал “незаменимым”. Паук медленно, но систематически высасывал кровь из народа.

Вот что, по мнению Гитлера, происходило в Германии в конце 1916 года, вызывая в нем глубокое недовольство: нравственное падение населения, раздор между немцами и растущее влияние евреев. Гитлером владело одно желание – бежать, «дезертировать» с родины и вернуться на фронт. Едва оправившись от раны, он в январе 1917 года пишет обер-лейтенанту 16-го полка Фрицу Видеману, что его собираются направить во 2-й полк, но он хотел бы и дальше служить со своими товарищами. Его просьба была исполнена, и 5 марта 1917 года Гитлер снова был в своем полку. В честь его возвращения к столу подали яблочные пончики, хлеб, варенье и пирожные – настоящий пир, если учесть, что с продуктами питания становилось все хуже и фронтовые части страдали от недоедания. Через несколько дней полк под командованием Антона фон Тубойфа был переброшен в район Арраса, затем принял участие в двух сражениях во Фландрии и в Эльзасе. С 30 сентября по 17 октября, воспользовавшись увольнением, Гитлер вместе с капралом Эрнстом Шмидтом посетил Брюссель, Кельн и Лейпциг, где на него большое впечатление произвел памятник героям войны 1813 года против Наполеона, хотя само сооружение, по его словам, не имело «ничего общего с искусством». В Дрездене он восхищался знаменитым Цвингером (музеем науки), затем отправился в Берлин, поселился у родителей одного из товарищей и обошел многие музеи. По возвращении в полк его ожидал период спокойствия; Адольф занимался тем, что читал (привез с собой карманное издание Шопенгауэра) и рисовал.

«В конце 1917 года настроение улучшилось, и можно было предполагать, что армии удалось справиться с прежним упадком настроения. После русской катастрофы вся армия опять выпрямилась. Она почерпнула из этой катастрофы новые надежды и новое мужество. Армия опять начинала проникаться убеждением, что несмотря ни на что война кончится все же победой Германии. Теперь в армии опять раздавались песни. Карканье пессимистов слышалось реже и реже. Армия вновь уверовала в будущность отечества.

Особенно чудотворное действие на настроение наших армий произвела итальянская катастрофа осенью 1917 года. В нашей тогдашней победе над итальянцами войска увидели доказательство того, что мы опять в состоянии прорвать фронт не только русских. В сердца миллионов наших солдат опять проникла спокойная вера в свое дело; люди вздохнули свободно и стали с надеждой ждать весенних боев 1918 года».

Так Гитлер впоследствии будет описывать в «Майн Кампф» воздействие на моральный дух немецких войск русской революции и разгрома итальянцев под Капоретто. Действительно, год для Антанты выдался чрезвычайно трудный – и в военном, и в экономическом, и в моральном отношении. В 1917 году по всем воюющим странам прокатились революции, возмущения и прочие проявления «массовой непокорности». Вступление в войну США ощущалось еще чисто символически, и Людендорф надеялся выиграть партию, пока оно не стало действенным. Именно тогда «в Германии впервые за все время войны разыгралось событие, неслыханное по своей подлости. Враги родины организовали забастовку на предприятиях, работающих на войну». В глазах капрала Гитлера эта забастовка, к концу января переросшая во всеобщую, «укрепила уверенность в победе в лагере противника и помогла последнему побороть начавшийся паралич и отчаяние, возникшее на его фронтах. Сотни и сотни тысяч немецких солдат заплатили за эти стачки своею жизнью. Авторы же и инициаторы этой гнусной подлости стали кандидатами на самые высшие государственные посты революционной Германии».