Лев Полушкин - Орлы императрицы

В 1767 г. по манифесту Екатерины II была созвана Комиссия для обсуждения екатерининского «Наказа» и депутатских «наказов» с последующей выработкой законов, выражающих нужды и требования различных слоев общества регионов России. В Комиссии получили места наиболее влиятельные при дворе и известные в обществе люди, но они были не способны решать вопросы, связанные с жизнью представляемых ими местностей. По этой причине вскоре были произведены выборы в Комиссию с целью выдвижения в столь важный государственный орган людей, наиболее знавших нужды своих избирателей.

Выборы в Комиссию носили сословный характер. Дворяне должны были выбрать из своего круга по одному депутату от каждого уезда, горожане — по одному депутату от каждого города, независимо от числа жителей, провинции — по одному от однодворцев (владельцев одного «двора»), были также отдельные депутаты от казаков, от купцов и т. д. Не было только ни одного от крепостных крестьян, составлявших большую долю населения России. Всем участникам Комиссии по уложению были вручены золотые медали с изображением императрицы, которые следовало носить на голубой ленте. Дворянам разрешалось включать эти медали в родовые гербы. Интересно, что при всем этом значительная масса делегатов была безграмотной.

Четверо Орловых попали в число депутатов: Иван — от Вязьмы, Григорий — от Копорского уезда, Алексей — от Петербурга, Федор — от Орловской губернии.

Торжественное открытие «Уложенной Комиссии» состоялось в Москве 30 июля 1767 г. В этот день поутру императрица выехала из Головинского дворца с большой торжественностью, ее карету, запряженную восьмеркой лошадей, сопровождала свита, за каретой следовал взвод кавалергардов под командованием Г. Г. Орлова. По приезде в Кремль процессия депутатов вслед за Екатериной двинулась в Успенский собор. На следующий день с утра депутаты собрались в Грановитой палате, где произошло первое заседание и выборы маршала Собрания.

А. Вяземский при открытии Большого собрания был утвержден в должности генерал-прокурора (24 июля 1767 г.), и, поскольку ему предоставлено было право совмещать работу в Собрании и в Дирекционной комиссии, то в качестве помощников он выбрал Ф. Орлова, В. Всеволожского и Петра Хитрово (с их согласия). А с августа этого года Федору пришлось совмещать работу обер-прокурора в 4-м и 3-м департаментах одновременно, так как 27 августа Екатерина распорядилась отпустить «к Москве Соймонова, а покамест означю в третьем департаменте обер-прокурора, то велите оную должность править графу Федору Орлову».

Чтение екатерининского «Наказа», последовавшее после выборов маршала Собрания, было встречено собравшимися с восторгом и слезами умиления.

Русский историк М. М. Щербатов дал Г. Орлову следующую характеристику: «Сей, вошедший на вышнюю степень, до какой подданный может достигнуть, среди кулашных боев, борьбы, игры в карты, охоты и других шумных забав, почерпнул и утвердил в сердце своем некоторые полезные для государства правила, равно, как и братья его. Оные состояли: никому не мстить, отгонять льстецов, оставить каждому месту и человеку непрерывное исполнение их должностей, не льстить государю, выискивать людей достойных, и не производить как токмо по заслугам, и, наконец, избегать роскоши, — которые правила сей Григорей Григорьевич после бывший графом и, наконец, князем, до смерти своей сохранил. Находя, что карточная азартная игра может привести других в разоренье, играть перестал. Хотя его явные были неприятели графы Никита и Петр Ивановичи Панины, никогда ни малейшего им зла не сделал, а напротив того, во многих случаях им делал благодеяния и защищал их от гневу государыни… множество льстецов, которые тщились обуздать его самолюбие, никогда успеху не имели, а напротиву того, более грубостию можно было снискать его любовь, нежели лестью; никогда в управление не принадлежащего ему места не входил, а если бы и случилось ему за кого просить, никогда не сердился, ежели ему в том отказывали; никогда не льстил своей государыне, к которой не ложное усердие имел, и говорил ей с некоторою грубостью все истины, но всегда на милосердие подвигал ее сердце, чему и сам я многожды самовидцем бывал; старался и любил выискивать людей достойных… Хотя с молоду развратен и роскошен был, но после никакой роскоши в доме его не видно было, а именно дом его отличного в убранстве ничего не имел, стол его не равнялся со столами, какие сластолюбы имеют, экипажи его, хотя был и охотник до лошадей и до бегунов, ничего чрезвычайного не имели, и наконец, как сначала, так и до конца никогда ни с золотом, ни с серебром платья не нашивал. Но все его хорошие качества были затменены его любострастием: он презрил, что должно ему к своему государю и ко двору государскому, учинил из двора государева дом распутства, не было почти ни одной фрейлины у двора, которая не подвегнута бы была его исканиям, и коль много было довольно слабых, чтобы на оные преклониться, и сие терпимо было государьшей…Однако во время его случая дела довольно порядочно шли, и государыня, подражая простоте своего любимца, снисходила к своим подданным, не было многих раздаяний, но было исполнение должностей, и приятство государево вместо награждений служило» [43, 80–82].

Привязанность Екатерины к Григорию была столь сильной, что она держала его «на поводке» и позволяла в отношении себя такие фамильярности, которые приводили присутствующих в полное смущение. Однажды в присутствии узкого круга лиц Григорий в шутку произнес: «Как, матушка, хватило бы мне месяца для того, чтобы свергнуть тебя с престола?» Присутствовавший при этом К. Разумовский, увидев выражение недовольства на лице государыни, отреагировал: «Может быть, но друг мой, не дожидаясь месяца, мы через две недели повесили бы тебя».

Описаниями подробностей придворной закулисной жизни мы обязаны, прежде всего, иностранным посланникам в Петербурге, добывавшим сведения от русских, состоявших при императорском дворе, и служащих, в том числе лакеев, тоже способных сообщить нечто заслуживающее внимания. Переписка посланников со своими дворами изобилует рассказами о фаворитах, от которых зависела внешнеполитическая деятельность России.

О Григории Орлове граф Сольмс докладывал Фридриху II: «Можно было бы найти и сейчас тех ремесленников и лакеев, которые еще так недавно сидели с ним за одним столом, но… в России так привыкли к фаворитизму и так мало удивляются его быстрому росту, что приветствуют выбор молодого человека, кроткого, вежливого в обращении, который не выказывает ни гордости, ни бахвальства, напротив, обходится со своими прежними знакомыми запросто, выделяет их и избегает вмешиваться в дела правления; разве только когда-нибудь замолвит слово за своего друга». Но вместе с тем вскоре тот же Сольмс признавал, что «благодаря усиливающейся страсти императрица пожелала ввести его в дела правления; она ввела его в комиссию, учрежденную для преобразования государства. И тогда… вспыхнуло всеобщее неудовольствие. Гетман Разумовский, граф Бутурлин, оба генерал-адъютанта вдруг нашли неудобным, что человек, стоявший так недавно несравненно ниже их, — в такой короткий срок стал с ними на равную ногу. Другие вельможи, принцы и генералы оскорблялись тем, что были вынуждены ожидать в приемной господина Орлова минуту его пробуждения, чтобы присутствовать потом при его выходе. Граф Шереметев (Петр Борисович, сын знаменитого фельдмаршала. — Л.П. ), обер-камергер, один из знатнейших и богатых русских вельмож и другие, обязанные по своей должности сопровождать верхом экипаж императрицы, — с горечью смотрели, как фаворит сидел рядом с государыней, тогда как они скакали верхом возле дверец кареты».