Владимир Вальденберг - Древнерусские учения о пределах царской власти

Артемий, по-видимому, был менее решителен в своих взглядах. Он испытал на себе влияние самых разнородных направлений, но главными его учителями были заволжцы [706] . Можно заметить большое сходство между Артемием и Нилом Сорским в характере вопросов, которые их интересуют. Это сходство видно, прежде всего, в полном равнодушии обоих к общественным задачам человека, а следовательно и к общественно-политическим темам. Артемий, например, в противоположность Иосифу Волоцкому и в полном согласии с Нилом Сорским, не признавал общественного значения за монашеством [707] . Как и Нил Сорский, он по соображениям чисто нравственным был против монастырских имуществ. Тот и другой вопрос мог бы привести его к рассуждению на важные политические темы; но вследствие его равнодушия к подобным темам, мы таких рассуждений у него не находим, а относительно вопроса о монастырских имуществах мы даже имеем положительные данные, свидетельствующие, что он прямо избегал делать из своих воззрений выводы политического характера. В послании к Ивану Грозному (вероятно, 1552 г.) он пишет: «А все ныне согласно враждуют, будтось аз говорил и писал тебе – села отнимати у манастырей, друг другу сказывают. А от того, мню, государь, што аз тобе писал на собор, извещая разум свой, а не говоривал есми о том, ни тобе не советую нужением и властию творити что такого. Разве межи собя говорили есмо, как писано в книгах бытии иноком» [708] . Из этих слов видно, что Артемий разбирал вопрос о монастырских имуществах с чисто теоретической стороны, рассуждал о том, каково должно быть монашество в своем идеале, но из этих рассуждений он не делал практических выводов. Поэтому, как и у первых заволжцев, в его писаниях вопрос о монастырских имуществах стоит вне связи с политическими идеями и, в частности, с идеями о пределах царской власти.

Но если партия сторонников новизны оказалась совершенно бесплодной для развития политических идей, то она зато возбудила других к высказыванию идей политического характера. А именно такого рода идеи находим у Зиновия Отенского, в двух его обширных трудах, написанных в опровержение ереси Косого: «Истины показание» и «Послание многословное» [709] . Он с особой внимательностью останавливается на анархизме Косого и опровергает его как общими доводами, так и ссылками на Писание. Отсутствие законной власти имеет, по его мнению, своим следствием то, что каждый может поступать «по своему хотению», а среди таких «бесцарственных людей» неминуемо должны возникнуть нестроение и мятеж [710] . На утверждение еретиков, что христиане не должны иметь никаких властей, он возражает, что они своими действиями опровергают сами себя: еретики бежали из Москвы и тем показали, что они признают начальство. Но власти, говорит Зиновий, установлены самим Богом, и при этом он делает ссылку на поел, к Римлянам (XIII, 1–8), где доказывается, что всякий, сопротивляющийся власти, сопротивляется Божию велению [711] . Он проводит также слова Спасителя о воздавании кесарева кесарю, но проводит их в сокращенном виде («царевая цареви») и тем несколько изменяет их смысл [712] . Для его цели, правда, вторая часть текста («Божия – Богови») была не нужна, но, опуская ее, он, может быть, против своего намерения придавал тексту мысль о безусловном повиновении власти. Таков ли был на самом деле его взгляд, сказать трудно.

К вопросу о пределах царской власти относятся рассуждения Зиновия относительно казни еретиков. Ученики Косого и по связи своей с жидовствующими, и по собственным соображениям решительно восставали против казни. Зиновий, напротив, вполне следует иосифлянам, признавая, что наказание еретиков строго согласуется с буквой и духом христианского учения [713] . Он принимает вместе с тем и их взгляд на ересь как на государственное преступление [714] . Еретики, «по градскому и царъекому суду с разбойникы, и с изменникы, еже есть законопреступники , и с чародеи, и с подделыцикы равно гонимы быти должни»; еретиков нужно наказывать как изменников, а если царских изменников наказывают смертью, то тем более должны подлежать смерти те, кто изменил Христу [715] . Зиновий, следовательно, не говорит о вмешательстве государства в область церкви, а, скорее, объявляет церковные дела входящими в область государства, как, впрочем, это склонны были делать и иосифляне. При такой постановке вопроса труднее было откликнуться на второй тезис иосифлянской политики – подчинение царя божественным законам; к тому же у Зиновия не было особенного повода затрагивать этот вопрос. Только в одном случае он высказывает мысль, которую можно истолковать как косвенное признание пределов царской власти. А именно, опровергая анархические взгляды Косого и доказывая необходимость законного порядка, он говорит: «Аще и сами цареве, аще вся начнут творити правая пред очима своима, а не рассмотряти всему царствию общие пользы и крепости, мнози многажды все велия царствия изказиша и погубиша или чюжим преподаша, якоже вавилонстии владыки персяном, и перстии – макидоном, и макидони – римляном» [716] . Творить правая пред очима своима – значит, очевидно, поступать по своему благоусмотрению, не стесняя себя никакими предписаниями или требованиями, и если Зиновий вооружается против такого образа действий царей, то он, вероятно, стоит за то, чтобы цари признавали некоторые пределы своей власти [717] . Что же касается пределов повиновения царской власти со стороны подданных, то по этому вопросу он совсем не высказывается. В отношении к духовной власти он требовал от христиан безусловного повиновения, основываясь на словах И. Христа: «Вся елика глаголють вам творити, творите» (Матф. XXIII, 2–3) [718] . Безусловное повиновение одной власти исключает возможность такого же повиновения другой, в данном случае – царской власти. Видел ли это затруднение Зиновий, и как он к нему относился, остается неизвестным.

В царствование Ивана Грозного в русской политической литературе появляется новая тема, которая имеет ближайшее отношение к вопросу о пределах царской власти. Тема эта – участие бояр и других сословий в управлении государством наряду и совместно с царем. Об отношении князя к советникам говорили уже некоторые литературные памятники предшествующего времени. Так, начальная летопись выставляла как характерный признак неправедного князя его подчинение младым советникам; арх. Ростовский Вассиан в «Послании на Угру» убеждал великого князя не слушать совета своих бояр и далече отогнать их. Значительно позднее находим мысль о почитании бояр у Максима Грека. Но все такого рода указания носили отрывочный характер и не составляли главной темы тех произведений, где они встречались. Наоборот, во второй половине XVI в. этот вопрос становится предметом горячего обсуждения в литературе, и делаются попытки его освещения как с положительной, так и с отрицательной стороны. Главные произведения, в которых мы находим положительное отношение к нему, это «Беседа валаамских чудотворцев» и сочинения Курбского.