Генрих Шлиман - Троя

Рис. 33. Бронзовый наконечник копья с отломанным концом. Масштаб 2:3. Обнаружен на глубине 8,5 метра

Рис. 34. Бронзовый кинжал. Ручка и верхний конец изогнулись в пламени страшного пожара. Масштаб 2:3. Обнаружен на глубине 8,5 метра

Один из наиболее интересных предметов, найденных в храме А, – это кинжал из бронзы представленный на рис. 34, который, как и тот, что изображен на рис. 813 в «Илионе», отчасти скрутился в пламени страшного пожара. Первоначально он имел точно такую же форму, что и серебряный кинжал, изображенный в «Илионе» на рис. 901, только ручка не круглая, а четырехгранная. Его конец согнут почти под прямым углом, что доказывает, что ручка была деревянной: вряд ли она была отделана обычной или слоновой костью, поскольку вся кость, что мне удалось найти, хорошо сохранилась. В бушевавшем некогда огне эта ручка согнулась настолько, что теперь она практически прилегает к лезвию. Близ нижнего конца лезвия есть два отверстия, каждое длиной 15 миллиметров и 2 миллиметра в ширину в самом широком месте. Верхний конец кинжала загнут на расстоянии 0,03 метра, так что острие касается лезвия. Кроме того, в храме А был найден бронзовый кинжал той же формы и также с двумя отверстиями, однако он не загнулся и ручка его разбита. Семь подобных бронзовых кинжалов содержались в великом троянском сокровище (см.: Илион. Т. 2. С. 98, С. 136, рис. 811–815). Я также нашел несколько в других местах во время моих раскопок на Гиссарлыке, но они никогда не были найдены где-либо еще.

Что касается другого обнаруженного там медного оружия, я могу упомянуть только любопытные четырехгранные стрелы, которые на одном конце заканчиваются острым лезвием и хорошие образцы которых приведены на рис. 816 и 817 в т. 2 «Илиона». Оружие, подобное этому, но сделанное из железа, находится в египетской коллекции музея Турина. Один из наиболее интересных предметов, найденных во время моих раскопок 1882 года, – это бронзовый бурав, который я здесь воспроизвожу на рис. 34а, поскольку, как мне известно, ни один инструмент такого рода еще не был найден в доисторических поселениях, и данный образец особенно замечателен, поскольку он был найден в главном храме божественной Трои.

Рис. 34а. Бронзовый бурав. Масштаб 2:3. Обнаружен на глубине 8,5 метра

Рис. 35. Бронзовый нож. Масштаб 1: 3. Обнаружен на глубине 8,5 метра

Относительно других предметов из бронзы или меди мой архитектор доктор Дерпфельд справедливо заметил, что строительная техника и величественность храмов А и В и всех других зданий акрополя говорят уже о высокой цивилизации, и кажется совершенно невозможным, что народ, который мог воздвигать столь величественные здания и который обладал таким множеством золотых сокровищ тончайшей работы, как те, что я изобразил и описал в т. 2 «Илиона» на с. 101–165, не имел обычных инструментов из бронзы или меди. Однако никаких подобных инструментов мы не нашли: должно быть, причиной тому то, что плотники и другие ремесленники не жили на акрополе, который, как приходится полагать, был предназначен для одного лишь царя и его семейства, а также для храмов богов. Мы должны считать невозможным, что огромные массы деревянных балок или значительное количество хорошо обтесанных и отполированных капителей parastades могли быть обработаны и обтесаны без хороших инструментов. Кажется абсурдным предполагать, что это делали с помощью каменных топоров люди, которые в изобилии использовали медь и бронзу для изготовления боевых топоров, копий, наконечников стрел, брошей и тому подобного. Однако в этом случае опять-таки я должен признаться, что никогда не находил в Трое никаких следов форм для отливки таких рабочих инструментов, в то время как число форм для отливки боевых топоров, наконечников копий и мелких инструментов очень велико.

Кроме того, в храме А было найдено несколько бронзовых ножей, один из которых я воспроизвожу на рис. 35. Из круглых наконечников шипов, с помощью которых ручка ножа была приделана к деревянной обкладке, два можно видеть на самой рукоятке и один – в нижней части лезвия. Все эти любопытные большие гвозди, боевые топоры, наконечники копий, кинжалы, ножи и т. д. были отлиты в формах из слюдяного сланца, как те, что воспроизведены в т. 2 «Илиона» на с. 70, 73, 74 на рис. 599–601. То, что искусство отливки золота и вообще металлов было во всеобщем использовании в эпоху Гомера, доказано прозванием «златоискусник» (χρυσοχόος), которое поэт дает Лаэркосу [127]: за ним посылают, чтобы он позолотил коровьи рога.

Профессор Й. Мэли [128]замечает, что у Гомера есть множество пассажей, которые, как кажется, подтверждают утверждение Лукреция [129], что в глубокой древности медь ценилась даже еще дороже золота или серебра. Однако кажется, что знаменитый пассаж в «Илиаде» [130], где пропорциональная стоимость брони из золота и брони из меди или бронзы дана как 100 к 9, решительно доказывает обратное. Эта последняя пропорция, как заметил мне доктор Дерпфельд, была обычной для вавилонских монет и фактически для всего восточного мира.

В т. 2 «Илиона» [131]я привлек внимание к общему убеждению, что, помимо сплава меди с оловом, древние имели еще и другой способ делать медь более прочной, а именно – погружать ее в воду, поскольку очевидно, что об этом мы читаем у Гомера [132], Вергилия [133]и Павсания [134]; и Поллукс, судя по всему, подтверждает это замечательным примером. Обращая внимание на использование слова βάψις вместо βαφὴ, он замечает, что Антифон говорит о закалке (βάψις) меди и железа [135]. По поводу значения слова «закалка» профессор У. Чандлер Роберте с Королевского монетного двора любезно прислал мне следующее интересное замечание [136]: «Следует помнить, что закалка – это смягчение, а не отвердение металла: кусок стали, который твердеет от быстрого охлаждения, раскаляется до некоторой определенной температуры, которая делает его мягче , это и называется «закалка» (tempering). Путаница, возможно, происходит от французского слова trempe, которое используется для отвердения, в то время как английская закалка (tempering) – это смягчение» [137].

Согласно доктору Хр. Гостманну из Целле, все вышеупомянутые места из классиков можно понять иным образом. Как он пишет мне: «Любой металлург, имеющий дело с медью, может уверить вас в том факте, что совершенно невозможно сделать медь твердой путем погружения ее в холодную воду, и именно поэтому βάψὴ χαλκου, о которой говорят некоторые античные авторы, нельзя понимать и объяснять как способ отвердения. Дело вот в чем: каждый поддающийся ковке металл, и, таким образом, и золото, серебро, медь, бронза и кованое железо, теряет свою растяжимость после того, как его некоторое время куют или вытягивают. Однако потом рабочий помещает металл в огонь, покуда он не раскалится, и охлаждает его в холодной воде. Таким образом восстанавливается первоначальная гибкость металла, и работа может начаться заново. Стало быть, именно таким был смягчающий эффект погружения в холодную воду – βάφὴ χαλκου καὶ σιδήρου.