Генрих Шлиман - Троя

Однако разве нет отдельных случаев, где можно показать, что Гелланик неточен и недостоин доверия? Это второй пункт аргументации. Конечно, такие случаи есть. Страбон уверяет, что он ошибся, предполагая, что старые, но никому не известные города в Этолии, такие как Олен и Пилена [589]*, все еще существуют, никем не потревоженные, и что весь его рассказ отмечен «величайшей небрежностью» (ἐυχέιρεια). Может быть, это и правда, однако разве незнание этолийской географии хоть как-то доказывает его неточность относительно Трои? С тем же успехом можно использовать тот же аргумент и по отношению к его критику Страбону. Достаточно легко пустить в него его собственную стрелу. В своем рассказе об Арголиде Страбон говорит о Микенах, чьи руины тогда, как и теперь, были одними из самых замечательных в Греции. Что же наш ученый и точный Страбон, чей авторитет столь велик среди современных последователей Деметрия, говорит о Микенах? «В позднейшие времена (и в этом он тоже был не прав!) [590]Микены были до основания разрушены аргивянами, так что теперь не найти даже следов города микенцев» – ὥστε νυν μηδ’ ἴχνος ἐυρίσκεται τˆης Mυκηναίων πόλεως! [591](VIII. C. 372. – Пер.). Здесь он употребляет почти те же слова, что были им сказаны по поводу его воображаемого месторасположения Трои – и по отношению к великим и знаменитым руинам Греции, не о каком– нибудь Олене или Пиленах, но о царственных Микенах! Таким образом, аргумент, что автору вообще не следует верить, если он не прав или недостоин доверия в каком-нибудь одном пункте, можно с таким же правом приложить и к самому Страбону. И однако, те, кто нападает на этом основании на Гелланика, восхваляют ученость и точность Страбона как находящиеся вне всяких подозрений.

Теперь обратимся к противоположной стороне спора и, достаточно защитив Гелланика, который утверждал, что Троя стала Илионом, не изменив своего местоположения, рассмотрим единственного достоверного древнего свидетеля со стороны Деметрия – оратора Ликурга. Он ясно говорит, что Троя после ее полного разрушения остается необитаемой вплоть до его времени. Должно ли это утверждение перевесить согласие всех авторов с другой стороны? Разве не является общеизвестным фактом, что аттические ораторы проявляли значительные вольности в своих исторических отсылках? Действительно, говорят, что Ликург был человеком, сведущим в древних легендах, и, скорее всего, был представителем наиболее обоснованного в его время мнения по данному вопросу. Однако насколько позволяют нам сказать наши положительные данные, он скорее больше знал произведения трагиков и на него произвели столь сильное впечатление такие пьесы, как «Гекуба» или «Троян ки», что он, естественно, в самых сильных выражениях должен был говорить о разрушении Трои. Возможно, он позволил себе просто риторическое преувеличение, которое могло цитироваться всерьез только из-за недостатка доводов на стороне Деметрия [592]. Мне кажется, что слова Ликурга стоят в одном ряду с описанием у Лукана визита Цезаря на опустошенное городище Трои, которое настолько откровенно продиктовано воображением, что мало кто осмеливается цитировать его как достоверное свидетельство.

Однако недавно утверждение Ликурга получило поддержку посредством довольно остроумного аргумента, который заслуживает рассмотрения. Утверждали, что данная речь была произнесена вскоре после битвы при Гранике и что тогда Илион только что был «впечатляющим образом расширен» (впоследствии г-н Джебб «обнаружил», что эта его формулировка не предполагает строительства новых зданий!) Александром, провозглашен городом свободным от податей и т. п., так что вопрос о положении Трои стоял в то время на переднем плане. Это дает (как нам говорят) особый смысл утверждению Ликурга и делает невозможным, чтобы его слова были случайными. В моем приложении к «Илиону» Шлимана я принял эту интерпретацию данных об Александре и Илионе, однако теперь я признаюсь, что ошибался. В этом случае достаточно очевидно, что Александр только делал обещания и давал распоряжения; даже после своего полного успеха он все еще только давал обещания, которые осуществились только тогда, когда за дело взялся Лисимах. Страбон имел в виду то, что (как он думал) Август старался близко подражать Александру, и поэтому он выделяет предмет, который в то время не имел реальной важности. Однако очевидно, что мы переводим простые обещания Александра в факты. Процитируем следующее ( Страбон. XIII. С. 593): первые свои обещания Александр сделал, переправившись в Азию, – «впоследствии же после разгрома персов он отправил туда благосклонное послание, обещая построить великий город, сделать храм знаменитым и учредить священные игры». Эти слова явно создают впечатление, что Александр извинялся перед илионцами за то, что не выполнил свои предыдущие обещания. Конечно, о простых обещаниях юного царя говорили мало в свете тех гигантских событий, которые охватили тогда весь мир. Однако илионцы помнили о них и вынудили Лисимаха их исполнить. Впоследствии, с помощью биографов Александра сцена жертвоприношения стала хорошо известна. Совпадение во времени между речью Аикурга и обещаниями Александра не имеет никакой исторической важности. Ибо торжественное жертвоприношение Александра Афине Илионской было традиционным жестом, который так часто повторяли греческие полководцы, что он не должен был привлечь к себе никакого особого внимания. Признание Илиона как действительного места, где находилась Троя, конечно, могло быть «политическим и некритическим», однако оно доказывает – если что– нибудь может это доказать, – что общая традиция была не та, что выражена в речи Аикурга, но та, которую Ксеркс и Миндар освятили своими торжественными актами и которую, как мы знаем, еще никто доселе не отрицал.

Есть еще один момент, который требует комментария и по поводу которого до сих пор почти не было несогласия. «Около 190 г. до н. э. Деметрий из Скепсиса, – пишет г-н Джебб (Хелленик джорнэл. Т. 2. С. 26), – тогда еще мальчик, запомнил, что Илион находился в состоянии упадка. Это было заброшенное место, на домах не было даже черепичных крыш. Нет ни малейших причин сомневаться в этом» и т. д. Он полагает, что пренебрежение Селевкидов после смерти Лисимаха и вторжения галлов являются достаточным объяснением того, что великие начинания Лисимаха были доведены до такого состояния. Г-н Грот думает иначе, и его так удивляет это личное заявление Деметрия (в котором он не сомневается), что он предлагает даже поменять местами некоторые фразы в тексте Страбона и применить к Александрии Троаде те огромные размеры и величие, которые, как здесь сказано, Аисимах даровал Илиону. Однако я думаю, что те факты, о которых ясно говорит сам профессор Джебб, ведут к другому заключению. Несомненно, Илион в ходе большей части исторического периода был очень незначительным городом, но этот момент, на котором г-н Джебб так часто настаивает, важен только для тех, кто защищает теорию Деметрия. Однако два факта, относящиеся к III веку до н. э. и ко второй его части, показывают, что, став один раз городом, Илион сохранял определенное положение. Около 228 года до н. э. какие-то галлы – наемники Аттала – осаждали Илион, однако были отбиты с помощью 4000 человек из Александрии. Это показывает, что он не только не был необитаем, но был городом, имевшим гарнизон и защитные сооружения. Надпись, обнаруженная на Гиссарлыке и относящаяся к той же эпохе, возможно к концу III века, показывает, что Илион был главой федеральной лиги окружавших его греческих городов (Jebb. Op. cit. P. 24). Около 189 года до н. э. начинаются римские милости. Спрашиваю, возможно ли, чтобы город, бывший главой лиги городов, которая выстояла осаду в 228 году до н. э., оказался бы в разрухе и развалинах между этой датой и 190 годом до н. э.? [593]Мне это кажется весьма маловероятным, и я могу лишь подозревать, что Деметрий, говоря о великих милостях римлян и быстром подъеме города, просто основывался на своем воображении, говоря о жалком месте, которое римляне решили почтить.