Юрий Слёзкин - Арктические зеркала: Россия и малые народы Севера

Земля, которая была достаточно девственной, чтобы приютить дикарей и язычников, не могла быть вполне пригодной для христиан и европейцев. Северные «снежные пустыни» (обычно именовавшиеся Сибирью безотносительно к разделению на Европу и Азию) [35] Александр Герцен вспоминал о днях, проведенных им в Вятке, как о «сибирской ссылке» — точно так же, как в XX в. часто считали, что лагеря Воркуты находятся «в Сибири». были местом ссылки, где метафорические дикари (преступники) могли воссоединиться с настоящими дикарями (инородцами) и где впавшие в немилость царедворцы могли быть погребены заживо. Однако с приходом в Россию романтизма, и в особенности с приходом в Сибирь ссыльных романтиков, эти представления начали меняться. Задолго до «декабря» Кондратий Рылеев поместил несколько байронических персонажей в зловещее сибирское окружение, а когда реальные благородные изгнанники, остро чувствовавшие свою принадлежность к поэтической традиции, оказались «во глубине сибирских руд», былое вместилище вещей полезных и неописуемых превратилось в царство дикой природы (тем более живое, что оно было таким пустынным) {288} 288 См., напр.: Bassin М. Inventing Siberia. P. 773—774, 776; Murav Harriet. «Vo glubine sibirskikh rud»: Siberia and the Myth of Exile // Between Heaven and Hell: The Myth of Siberia in Russian Culture / Ed. by Galya Diment and Yuri Slezkine. New York, 1993. P. 95—111; Лотман Ю.М. Декабрист в повседневной жизни // Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII — начало XIX в.). СПб., 1996. С. 331-384. . Невинная Природа породила невинных детей, и вскоре сибирский литературный ландшафт оказался населен гордыми туземцами, которые «бесстрашно бродили вкруг шаманских могил», не ставили ничего превыше свободы и наслаждались простыми радостями беззаботного кочевого существования {289} 289 См.: Бестужев-Марлинский А.А. Саатырь // Декабристы / Ред. Вл. Орлов. М., 1951. С. 160—162; Чижов Н. Нуча // Там же. С. 192-193. Также см.: Постнов Ю. С. Русская литература Сибири первой половины XIX в. Новосибирск, 1970. С. 115-138. . К ссыльным поэтам присоединились подающие надежды сибирские беллетристы, и в 1830-е годы несколько повестей о полудиких, но прекрасных тунгусских девушках растрогали петербургских рецензентов {290} 290 Очерки русской литературы Сибири / Ред. А.П. Окладников. Новосибирск, 1982. Т. 1. С. 236, 244, 258-262; Постнов Ю.С. Литература Сибири в русской критике первой половины XIX в. // Очерки литературы и критики Сибири. Новосибирск, 1976. С. 100—102; Постнов Ю.С. Поэзия романтизма в литературе Сибири // Вопросы русской и советской литературы Сибири. Новосибирск, 1971. С. 122—123; Постнов Ю.С. Русская литература Сибири первой половины XIX в. . Русская Сибирь приобрела «собственного Джеймса Фенимора Купера» (в лице Ивана Калашникова) {291} 291 См.: Калашников И.Т. Дочь купца Жолобова. СПб., 1831; Он же. Камчадалка. СПб., 1833. О Калашникове см.: Diment, Galya. Exiled from Siberia: The Construction of Siberian Experience by Early-Nineteenth-Century Irkutsk Writers / / Between Heaven and Hell. P. 54—59. , а коренные жители Сибири приобрели черты последних могикан.

Романтическое перевоплощение бывших дикарей в детей природы было сопряжено с переосмыслением как природы, так и детства. Поскольку татищевская схема перехода от детства к зрелости, расширившись, включила в себя старость и смерть, детство стало гораздо более привлекательным, в особенности потому, что юность самой России все чаще изображалась как достоинство. Дикари стали скорее несчастными, чем отвратительными, еще в екатерининские времена, но в начале XIX в. некоторые авторы начали утверждать, что, возможно, настоящими дикарями являются европейцы, что у европейских красавиц «болезненные признаки тела» в сравнении с «восточными азиатками», что «каждый народ более или менее предан суеверию» (но суеверия тофаларов «невинны»), что европейские армии могут так же, как любые туземцы, устрашиться превосходящей силы оружия, что северные инородцы в целом «добрее и простее Руских Сибиряков» и что поэтому образование «более вредно, чем полезно» {292} 292 См.: Восточная Сибирь в ранней художественной прозе. Иркутск, 1938. С. 48; Мартос А. Письма о Восточной Сибири. М., 1827. С. 16—17; Головнш В.Н. Сочинения. М.; Л., 1949. С. 381; Геденштром М.М. Отрывки о Сибири. СПб., 1830. С. 9, 94. .

По сравнению с другими вновь открытыми родственниками индейцев, албанцев и шотландских горцев, коренные северяне были не особенно заметными или примечательными. В байронический век «ужаса и блеска» тайга и тундра не могли соперничать с величественными горными вершинами, плодородными долинами и бурными потоками Кавказа, точно так же как относительно мирные занятия народов Севера казались «робостью» в сравнении с неумолимой свирепостью романических черкесов {293} 293 См.: Layton Susan. The Creation of an Imaginative Caucasian Geography // SR. № 3. 1986. P. 470-485. . Ссыльный декабрист А.А. Бестужев-Марлинский, который одним из первых ввел жителей Арктики в высокую литературу, испытал явное облегчение, когда наконец покинул Север с его рыбоподобными обитателями и переехал на Кавказ {294} 294 Бестужев-Марлинский А.А. Сочинения: В 2 т. М., 1958. Т. 2. С. 294, примеч. . Впрочем, к концу 1840-х годов как сибиряки, так и черкесы — наравне с лордом Байроном, сэром Вальтером Скоттом и бесчисленными инородцами и экзотическими сынами природы — стали лишними в мире русской интеллигенции. В своем возрастающем отчуждении культурная элита Москвы и Петербурга открыла благородного дикаря, которому она могла посвятить себя без остатка: русского крестьянина. Его следовало боготворить, изучать или спасать; он был хранителем подлинных ценностей, внутренним стержнем ищущего интеллигента и спасителем России (и, возможно, вселенной). Большинство писателей и ученых спустились с гор на Великую Русскую равнину. К 1850-м годам академики-«немцы» были наголову разбиты академиками-«патриотами», и Русское географическое общество формально определило свою цель как «изучение Русской земли и Русского народа» {295} 295 Bassin Mark. The Russian Geographical Society, the «Amur Epoch», and the Great Siberian Expedition 1855—1863 // Annals of the Association of American Geographers. Vol. 73. № 2 (1983). P. 242—243; Пятидесятилетие Императорского русского географического общества // ИВ. Т. 63. 1896. С. 279—290. . Согласно историку Гавриилу Успенскому, рассказы о непросвещенных народах следовало отвергнуть в пользу «описания прежних нравов, обыкновения и учреждений такого народа, который в наши времена находится на высочайшей степени своего величия, могущества и славы» {296} 296 Токарев С.А. История русской этнографии. Дооктябрьский период. М., 1966. С. 180. . Соответственно, «ледяные пустыни» и «девственная тайга» наполнились русскими героями и русскими воинами. Как воскликнул Ермак в последних строках романтической драмы А.С. Хомякова, «Сибири боле нет: отныне здесь Россия!» {297} 297 Хомяков А.С. Стихотворения и драмы. Л., 1969. С. 277. .