Эмманюэль Ле Руа Ладюри - Королевская Франция. От Людовика XI до Генриха IV. 1460-1610

Итак, начиная с 1560 года для системы характерно отсутствие роста или умеренный регресс (или же по меньшей мере приостановка подъема) прежде всего в результате появления мощного тормозящего воздействия (прямого или косвенного) экзогенного фактора — протестантизма. Этот фактор возник на идеологической почве, точнее — на почве религиозной. В глубинной Франции этот фактор вызывает резкое противодействие. Протестантизм пытаются сокрушить ударами в самое сердце, но искоренить его не удается. Отпор протестантизму дают (далеко не всегда руководствуясь недобрыми побуждениями) адепты воинствующего католицизма, его экстремистского крыла, которые не могут, однако, заглушить голоса тех, кто выражает мнение умеренных кругов галликанской церкви. И вскоре первым результатом этого конфликта становится война, точнее, череда Религиозных войн. А ранее мы отметили, сколь негативными последствиями обернулись эти войны для демографии и экономики страны.

Кто же эти протестанты и сколько их было в начале ужасного десятилетия, последовавшего за 1560 годом? Надо ли, вслед за Жанин Гаррисон, полагать, что во всем королевстве насчитывалось 1400 «еретических» церквей, из коих 800 находились в южных областях, а из 20 млн. «французов» 1,75 млн. мужчин и женщин всех возрастов индивидуально или, чаще, целыми семьями восприняли полностью или частично реформационную пропаганду или подверглись в той или иной мере ее влиянию? Это составляло бы 8,75% всего населения страны. Из этого числа миллион приходился бы на южные области, на четко очерченный в форме полумесяца гугенотский юг, охватывающий Онис и Сентонж, Гиень и Гасконь, Лангедок и Дофине. Даже если считать эти цифры немного преувеличенными и, стало быть, допускающими корректировку в сторону сокращения сомневающимися в них историками, они очерчивают некую высшую количественную границу, дают представление о наибольших возможных масштабах рассматриваемых величин.

В любом случае имеющиеся данные достаточно точны. Следует ли полагать на этом основании, что поддержка гугенотов в основном южанами придает всему движению «провансальскую» окраску? В действительности распространение протестантства, его привлекательность долгое время наблюдается повсеместно. Оно, даже будучи воспринято лишь меньшинством, прочно обосновалось в северных районах, в Нормандии, в Мо и т.д. Почему же при этом еретическое учение столь широко охватило южные провинции? Возможно, там его подавляли не так уж жестоко. Сорбонна и Парижский парламент не имели возможности, не выходя за пределы своих полномочий, первая — осуждать, а второй — вешать и сжигать в Монтобане с той легкостью, с какой они это делали в Понтуазе. И, что более важно, местный сепаратизм областей провансальского наречия, имеющий зачастую религиозную подоплеку, получал поддержку сочувствующих еретикам крупных местных сеньоров, пользующихся некоторой автономией в силу своего положения на периферии королевства, таких как Жанна д'Альбре, Крюссоли… При этом надо сказать, что протестантов, даже южан, не слишком заботили лингвистические проблемы окситанского наречия. В своих Библиях и на пастырских проповедях они без колебаний использовали французский язык и таким образом содействовали процессам интеграции страны, ее офранцуживанию.

В своем большинстве протестант 1560 года — это образованный человек, горожанин или, точнее, «не селянин». «Ересь» находит многочисленных сочувствующих и даже адептов среди духовенства, включая высших церковных иерархов. В 1563 году восемь французских епископов были вызваны на допрос в римскую инквизицию по подозрению в примиренческом или по меньшей мере слишком снисходительном отношении к друзьям и идеям Кальвина. Другая социальная группа, затронутая кальвинизмом больше прочих, — это дворянство, в том числе и сельское. Представители высших кругов аристократической иерархии, вплоть до принцев крови, королевской родни, — Бурбоны-Конде-Альбре-Наварры, примкнув к сторонникам гугенотов, увлекли за собой весь Беарн — домен Наваррского дома. И волей-неволей пришлось всей этой области стать сторонницей кальвинистского инакомыслия, следуя правилу: «Скажи мне, кто из князей тобой правит, и я скажу, какова твоя вера». К примеру, многочисленный дворянский клиентелиат Бурбон-Наваррского дома, разбросанный по окситанским областям юго-запада, в своей значительной части решительно примкнул к кальвинистам и увлек за собой окрестное или зависимое от него крестьянское население. Таково неожиданное отдаленное и опосредствованное наследие, оставленное Маргаритой Ангулемской, сестрой Франциска I, почтенной сторонницей евангелизма, матерью Жанны д'Альбре. Нынешняя Юго-Западная Франция с ее островками протестантизма и сейчас еще сохраняет остатки этого наследия.

Близкое к дворянству и большей своей частью входящее в это сословие офицерство — а многие офицеры были придворными особ королевской крови — многозначительно пополнило ряд протестантов первого поколения. И до того, как парламентам Тулузы и Бордо пришлось подвергнуться «самоочищению» и стать твердой опорой жесткого католицизма, в них было внушительное гугенотское меньшинство. В случае необходимости оно могло застопорить или «саботировать» репрессивные меры против протестантов. К тому же и президиальные суды (новые гражданские и уголовные суды, учрежденные Генрихом II), не будучи уверенными в прочности своего положения перед лицом господствующих парламентских сил, зачастую переходили со всеми своими присными в стан «новой религии», как это было в Ниме, Безье, Сенте… Лиценциаты, доктора и в особенности адвокаты — чаще всего это купеческие сыновья и к тому же сами состоятельные, образованные, готовые со своей социальной ступени шагнуть в дворянское сословие, — выдвигают из своей среды, если верить глубоким исследованиям Жанин Гаррисон, целую армию протестантских пасторов. А на юге судьи и другие должностные лица, составляющие муниципальную олигархическую верхушку, которая держит в своих руках все рычаги власти на местах, способны обеспечить надежное прикрытие кальвинистам от преследований со стороны королевской и церковной власти. И действительно, зачастую движимые побуждениями, обычно свойственными элите, они благоприятствуют распространению новых идей. Так, в Памье в 1556 году они запретили появляться в городе иезуитам, которые были для них «сборищем неприятных и назойливых личностей». Нотариусы, секретари судов и прочий судейский люд, «те, кто носил или мантию, или кафтан», не обладали серьезным интеллектуальным багажом. В южных провинциях их было множество, и даже не имея университетского образования, они достаточно хорошо владели французским языком, хотя, конечно, не без примеси окситанского. Они легко переходят в женевскую веру. В деревнях Лангедока, особенно в районе Севенн, к 1560 году гугенотское ядро состоит, как правило, из местного сеньора, писаря, деревенского судьи, приходского священника-«отступника» и нескольких ремесленников и земледельцев.