Эмманюэль Ле Руа Ладюри - Королевская Франция. От Людовика XI до Генриха IV. 1460-1610

Варфоломеевская ночь — мятеж на религиозной почве, последовавший за убийствами, совершенными по приказу правителей, и вылившийся в события, далеко перекрывшие по своему значению сами эти убийства. Задачей при этом было прежде всего насильственное восстановление «истинности» — истинной католической веры, поруганной гугенотами. Разве не гугеноты в 1571 году, уже после заключения Сен-Жерменского мира, вызвали возмущение народа разрушением Гастинского креста, воздвигнутого в память о «заслуженном» наказании, которому были подвергнуты двое купцов-протестантов, скрывавших у себя сторонников «женевской веры»? Варфоломеевской ночью надо было очистить Париж от «еретической скверны», от «надругательств над верой», проистекавших не только из действий протестантов, но уже из самого факта их присутствия в столице. И разве они не творили стократ надругательств над скульптурами святых и Девы Марии, не профанировали то, что свято?…

Собравшись в толпы, убийцы совершают над своими жертвами обряд очищения огнем и водой: после 24 августа их тела, живые или мертвые, сбрасывают в Сену или сжигают. Среди парижан многие слишком долго страдали от нищеты и нехватки продуктов питания, вызванных постоянно возобновлявшимися после 1561 года войнами. Им проще всего видеть причину своих страданий в гугенотском движении. Именно оно — помимо своей воли — стало первопричиной всех несчастий. В протестантах видят зачинщиков всех конфликтов, ввергнувших страну в нищету. Само существование во Франции этих безбожных еретиков навлекло на нее Божий гнев (таким образом и сама она в какой-то мере стала грешной). А Божий гнев нашел свое выражение в различного рода катастрофах (голодные годы, войны, эпидемии, наводнения и прочие стихийные бедствия). Выход один — уничтожать кальвинистов, ибо известно: сдохнет гадина — высохнет яд. Последняя книга Пятикнижия и Апокалипсис в горячечных проповедях с алтарей дают десятки образцов текстов, оправдывающих подобные избиения.

Городские массы, жаждущие восстановления порядка в обществе и сакральной иерархии, берут в свои руки отправление правосудия. Они действуют тем более решительно, что королевское правительство само подтолкнуло их к этому, организовав первые убийства, которые несколько позже его же и напугали. Как бы то ни было, среднее звено муниципального начальства не только действовало вместе с убийцами, но и по собственной воле возглавляло их отряды. Разгул насилия таким образом в глазах насильников выглядит как что-то законное, и законное вдвойне, поскольку церковники — особенно в Бордо — всячески раздувают вспыхнувшие страсти.

К тому же Господь дает тому свое благословение: в полдень в понедельник, 25 августа 1572 г., на кладбище Невинно убиенных, в святейшем из всех святых мест, случилось чудо — зацвел боярышник. Теперь убийства творятся ради причастности к святому делу, а не ради собственного обогащения. Грабежи, которыми при этих событиях действительно сопровождаются убийства, играют побочную роль: нельзя серьезно утверждать, будто подспудной причиной этих убийств была классовая борьба, желание бедняков раз и навсегда покончить с богачами. Конечно, во всех социальных группах было немало гугенотов, и больше всего их сторонников — потенциальных жертв резни — было среди высших представителей буржуазии и дворянства. Однако как с одной, так и с другой стороны, как среди убийц, так и среди убитых были и люди состоятельные, и бедняки.

Дегуманизация жертв, мужчин и женщин, в глазах их губителей, позволявшая с еще большей легкостью обрекать их на смерть, проявлялась в надругательствах над телами погибших: им вырезали внутренности, отрезали половые органы и т.п. В первую очередь подобному осквернению был подвергнут труп Колиньи. Никакого уважения к тем, кого не хотели считать людьми и видели в них лишь отребья рода человеческого. Над всем этим воцаряется нечто подобное атмосфере мрачного празднества, которая действует как настоятельный призыв принять в нем участие: колокольный звон зовет парижан к вечерне. А накануне при королевском дворе состоялась свадьба Генриха Наваррского и Маргариты, закончившаяся праздничным балом-маскарадом, ставшим неким прообразом грядущих событий: на нем принцы-гугеноты (Конде и Наваррский) были сначала в облачении странствующих рыцарей, а затем переоделись в турок с зелеными тюрбанами на головах и были низвергнуты в ад тремя сыновьями Екатерины (Карлом IX, герцогом Анжуйским и Алансоном), в костюмах ангелов-воителей, а потом переодевшихся в амазонок, вооруженных луком и стрелами и с обнаженными бюстами.

Стала ли Варфоломеевская ночь переломным событием, с которого начался спад политико-религиозной конъюнктуры, для всего, что было связано с гугенотским движением? В самой постановке такого вопроса содержится ответ: действительно, начиная с 1572 года рост протестантской партии застопорился. В некоторых отношениях она не вернет себе прежнего положения на протяжении последующих веков. Поток обращений в кальвинистскую веру хоть и не иссякает полностью (он будет существовать во все времена), но слабеет год от года. Набирает силу обратное явление — возврат верующих к исконному католицизму. Зачем связывать свою судьбу с делом явно бесперспективным: бежать с тонущего судна свойственно не только крысам. К тому же протестантским группировкам был нанесен убийственный урон в боевых столкновениях и в результате репрессий. Их численность резко пошла на убыль и вследствие массового исхода гугенотов в направлении Женевы, Германии, Нидерландов и Англии. Так волей-неволей протестантская партия была вынуждена взять курс на сохранение численности на уровне примерно миллиона человек или немного меньше (5% населения Франции). Эта норма станет канонической для XVII века, во всяком случае до отмены Нантского эдикта.

Но пострадали в результате всех этих событий не только протестанты. Королевская власть, виновница происшедшего, в свою очередь, справедливо «получила по заслугам» (как ни вульгарно это выражение, оно вполне уместно в данном случае). Уважительное отношение народа к монархии, словно множество нитей, связывало ее с глубинной сущностью страны, оказалось потерянным, эти связи порвались или ослабли. В самом деле, как скрыть тот факт, что сам король Карл IX, подстрекаемый, конечно, своей матерью Екатериной и братом — герцогом Анжуйским, непосредственно виновен в некоторых ночных убийствах, послуживших детонатором катастрофы? Потускнел ореол святости, окружавший личность короля, будь он из рода Валуа или даже самого Капета. Два цареубийства, которые состоятся в 1589 и в 1610 годах, и станут первыми успешными в длинном ряду подобных актов долгой истории рода Капетингов, явятся свидетельством того, что наступили изменения в массовом сознании и, может быть, исчезло навсегда то, что ранее вызывало почтение к действующим институтам государства.