Николай Дубровин - Первая оборона Севастополя 1854–1855 гг. «Русская Троя»

Утренняя заря, осветившая кровавое место битвы, еще более убеждала их в справедливости этой истины. С Малахова кургана видны были только следы бывших неприятельских траншей, обозначавшиеся теперь разбросанными мешками, турами и большим числом трупов, наших и неприятельских.

В три часа пополудни 11 марта выслан был из Севастополя парламентер для передачи французскому главнокомандующему письма с предложением перемирия для уборки тел. В полученном ответе уборка тел назначалась на следующий день в полдень. Ровно в 12 часов были подняты обеими сторонами белые флаги и толпы солдат, наших и неприятельских, весело бросились навстречу друг другу. Все возвышения, батареи, траншеи и укрепления были покрыты многочисленными зрителями. Недавние враги на несколько минут сделались друзьями, солдаты и офицеры вели оживленный разговор с французами, смеялись, шутили, закуривали друг у друга папиросы, менялись сигарами.

В сумерки, когда кончилась уборка тел, французы дали залп по Камчатскому люнету, и загрохотала неумолкаемая канонада. Неприятель сосредоточивал свой огонь преимущественно на Камчатском люнете, 3-м бастионе и на лежавших против них ложементах.

Сотни бомб и гранат ежедневно лопались над укреплениями, свист ядер и пуль составлял постоянную их музыку. Русский солдат не сторонится этой песни. С удалью и отвагой дерется он в поле, бесстрашно и с каким-то презрением к смерти защищается за окопами, веселой шуткой встречает разрыв неприятельской бомбы, героем и христианином умирает за Русь Святую, за царя православного! Много героев пало на Камчатском люнете, но один из них, рядовой Егор Мартышин, замечателен своим горячим предсмертным словом, которое он с полным спокойствием сказал товарищам.

Ядро размозжило левую ногу Егору Мартышину и оторвало ему кисть. Товарищи раненого подняли Мартышина и положили на носилки.

– Нет, братцы, постойте, – говорил покойно Мартышин, – несите меня только двое. Если с каждым, кого зацепит чугунка, будет уходить четыре человека, так эдак и Камчатку (Камчатский люнет) стеречь будет некому!

Размозженная нога у самого паха едва держалась на тоненьких жилах, но Мартышин, преодолевая жгучую боль, не хотел сразу оставить люнет.

– Несите меня, братцы, по траншее, – сказал он, – дайте проститься с товарищами!

В траншеях он сказал товарищам слово:

– Прощайте, братцы, служите нашему батюшке-царю, как следует храбрым карабинерам! Недавно перед Крестом и Евангелием вы держали присягу на честную и верную службу царю Александру II: служите сыну, как служили отцу его Императору Николаю, и Бог благословит вашу службу!.. Прощайте, братцы-карабинеры, помяните меня грешного! Умирать за правое дело не страшно. Одно, братцы, больно, что не удалось мне охотником вовремя в траншеи сходить!

Получивши рубль серебром от своего ротного командира, Мартышин отдал его товарищу своему, Захару Васильеву.

– Ты, брат Захар, – сказал он, – как принесешь меня к перевязке, отыщи священника, попроси, чтобы он меня исповедовал и приобщил Св. Таин, а после смерти моей сотворил бы панихиду по душе. Рубль отдай от меня священнику.

Принесенный на перевязочный пункт, Егор Мартышин, с полным спокойствием исполнив долг христианина, умер.

Праздник св. Пасхи в Севастополе. – Второе бомбардирование 28 марта. – Состояние гарнизона и города после бомбардирования. – Генерал Семякин. – Приказ Нахимова по флоту

Перебежчики по-прежнему большими толпами передавались на наших аванпостах. В Севастополь являлись люди всех наций: арабы (алжирские стрелки), испанцы (иностранного легиона), немцы, французы, англичане, ирландцы, шотландцы и турки. Все они единогласно утверждали, что союзники готовятся к огромной бомбардировке осажденного города и что у них заготовлено по 800 зарядов на каждое орудие.

Один из перебежчиков был удивлен, увидев женщин на улицах осажденного города.

– Неужели они остались и живут здесь? – спросил он.

Ему отвечали утвердительно.

– Вы не знаете, – воскликнул он, – какая готовится бомбардировка: это будет день Страшного суда, только в большем виде.

В неприятельском лагере рассчитывали во время бомбардирования сбить нашу артиллерию, разрушить укрепления, ослабить гарнизон и, доведя его до отчаяния, штурмовать оборонительную линию. Получив сведения, что на помощь севастопольскому гарнизону следуют подкрепления из Бессарабии, союзные главнокомандующие торопились нанести удар прежде их прихода. В неприятельских траншеях заметна была усиленная деятельность; с каждым днем замечалось появление новых батарей, на которые ставились орудия, рылись новые траншеи, велись новые подступы. Защитники, не оставаясь праздными, усиленно готовились встретить врага должным образом. На нашей оборонительной линии также явились новые батареи, устраивались блиндажи или закрытые помещения для войск. Наибольшее внимание с нашей стороны обращено было на Волынский и Селенгинский редуты и на Камчатский люнет. Последний в особенности был усилен соединением всех ложементов в одну общую траншею, в которой были устроены места для горных орудий. В Волынском редуте устроена мортирная батарея, на Селенгинском же едва успевали исправлять повреждения, наносимые неприятелем. Каждую ночь несколько сот рабочих трудились там над земляными работами.

Для усиления гарнизона в Севастополь введен был Судальский пехотный полк.

Настали дни Страстной недели, и многострадальный город отбывал память страданий и крестной смерти Искупителя. На бастионы и батареи понесли плащаницы, ставили их в походных церквах и в течение всей недели совершали службу. В этот год Пасха приходилась в одни и те же числа как у нас, так и у католиков. Как будто само Провидение указывало на таинственное знамение Креста, связывающее воедино всех христиан между собой. А между тем в Севастополе был поучительный пример человечеству и всему христианскому миру. Там два христианских народа, казалось, забыли учение Спасителя и шли под знаменем луны, рядом с поклонниками Магомета, против тех, которые вооружились на защиту христианства.

Наступил четверг Страстной недели. В уцелевших церквах, в блиндажах, на бастионах и в Александровских казармах собрались молящиеся к слушанию двенадцати Евангелий. В Александровских казармах служба совершалась в огромной комнате, где стояло несколько образов из разбитой церкви, аналой с Евангелием, два больших подсвечника с сотнями мелких свечей, затепленных усердием храбрых воинов и страдальцев-раненых.

Во время чтения двенадцати Евангелий противники открыли батальонный огонь против 3-го бастиона, и скоро заревели выстрелы по всей линии. Англичане пытались два раза овладеть нашими ложементами, но оба раза были отбиты с большим уроном. Неудачи заставили их усилить огонь, и канонада, перейдя на город, не умолкала в течение целого дня. Колокольный звон в церквах, возвещая православным начало чтения каждого Евангелия, сливаясь с ревом пушек и свистом ядер, производил особое впечатление на душу. «Хотелось, – говорит участник обороны, – плакать и молиться и вместе хотелось мстить и драться».