Николай Дубровин - Первая оборона Севастополя 1854–1855 гг. «Русская Троя»

– Отберем Камчатку! – кричали одни, не слушая сигнала.

– Бить саранчу проклятую насмерть, нечего отступать! – кричали другие, упоенные успехом.

Подполковник Новашин и другие начальники должны были сами бежать за укрепления и с трудом остановили преследовавших.

Преследование могло быть гибельным для нас. Французы готовили новые и значительные силы для штурма. Они могли по пятам горсти преследователей ворваться на батарею. Все это вынуждало наших начальников приказывать отступать как можно скорее. И действительно, едва только солдаты стали подходить ко рву, как из укреплений закричали: «Идут, опять идут!»

В это время офицеры Якутского полка, видя, что на батарее Жерве во время штурма прислуга при орудиях почти вся перебита, поставили к орудиям своих солдат.

– Сюда, ребята, – кричали они, – кто бывал в артиллерии!

Солдаты подбежали к орудиям, и заревели выстрелы навстречу наступавшим. Три раза бросались французы на штурм батареи Жерве, но каждый раз были отбрасываемы картечным и ружейным огнем. Понеся значительные потери, они не доходили и половинного расстояния до батареи, возвращались назад, снова двигались вперед и, наконец, скрылись в своих траншеях…

«Множество французов и англичан, живых и здоровых, повалилось между мертвыми и ранеными, чтобы спастись от нашего огня; многие залегли в разных яминах и траве, чтобы дождаться прекращения картечных выстрелов и батального огня и потом продолжать свое бегство. Преинтересно было смотреть, как из какой-нибудь ямы вдруг выскочит человек десять французов с ружьями наперевес, а иные, бросив всякое оружие, почти прилягут к земле и пустятся что ни есть духу бежать к своим траншеям, а наши так и грянут им со всех сторон вдогонку».

Предпринимая штурм, союзники были так уверены в успехе, что саперам было указано на те работы, которые должны быть произведены по овладении казармами и госпиталем; кроме различных инструментов, саперам приказано было иметь мешки с порохом для взрывания тех частей строений, где наши войска будут держаться с наибольшим упорством. Уверенность, что укрепления и город будут взяты, была всеобщей между солдатами союзных войск. Англичане запаслись различными закусками, чтобы позавтракать в Севастополе; раненый и взятый в плен французский офицер говорил, что напрасно заботятся о его перевязке, когда Севастополь через полчаса будет в руках его товарищей, и что тогда соотечественники перевяжут его.

Один французский капрал, ворвавшийся в числе прочих на батарею Жерве, бросив ружье, пошел дальше на Корабельную и, дойдя до церкви Белостокского полка, преспокойно сел на паперть. В пылу горячего боя его никто не заметил, но потом один из офицеров спросил, что он здесь делает.

– Жду своих, – отвечал он спокойно. – Через четверть часа наши возьмут Севастополь.

Ожидания его оказались напрасными, и союзники не достигли того, что считали несомненным.

Было только 7 часов утра, когда штурм был отбит на всех пунктах, и славный день 6 июня 1855 года, покрывший лавровым венком бойцов севастопольских, принадлежал истории геройских подвигов, совершенных верными сынами России…

«Геройство и самоотвержение, – доносил главнокомандующий государю императору, – с коими все чины севастопольского гарнизона, от генерала до солдата, стремились исполнить свой долг, превосходят всякую похвалу. Пехота, моряки и артиллерийская прислуга при орудиях соревновались друг перед другом, и все, руководимые одним общим желанием отразить врага от Севастополя, с величайшим хладнокровием и мужеством исполняли обязанности свои и презирали смерть. Полевая артиллерия, размещенная на оборонительной линии, оказала значительную услугу обороне».

Бомбардирование 5 июня и штурм 6-го стоили значительных потерь как нам, так и союзникам. В течение этих двух дней было выпущено с оборонительной линии 19 000 снарядов, тогда как неприятель израсходовал около 62 000 снарядов. Потеря гарнизона в оба дня состояла из 5446 человек. В 5-й (ныне 7-я) мушкетерской роте Севского полка, покрывшей себя бессмертной славой в этом жарком бою, осталось налицо после приступа только 33 человека. Командир роты, штабс-капитан Островский пал в начале дела, начальство над ротой принял подпоручик Келлер. Союзники также недосчитывались в своих рядах 6700 человек и нескольких генералов. Наибольшую потерю они понесли во время штурма. Все пространство впереди оборонительной линии было усеяно телами убитых.

– Зацвело поле, – говорили наши солдатики, поглядывая на разноцветные мундиры разноплеменных врагов.

На бастионах весело рассуждали о том, как шел супостат на приступ, как пошатнулся он, заболтался и показал пятки.

– Смотри-ка, братцы, – сказал один из брянцев, высунувшись из-за вала, – батюшки мои святы, сколько народу-то мы повалили!

– Царство им небесное, – заметил его товарищ, постарше летами. – Эти на новый штурм не полезут, а всякий павший воин, будь он свой или вражий, венца небесного достоин…

– Вестимо, достоин, – заметили товарищи, и несколько рук поднялось, чтобы сотворить крестное знамение.

Дивен русский солдат: грозный в минуты битвы, он лучший защитник побежденного. Недаром же в русском народе сложилась поговорка: «Лежачего не бьют». Завидев дерзкого врага, он хладнокровно целится в его колонны, встречает его штыком, прикладом, камнем, но стихнет битва – и бесстрашный защитник молится за убитого врага или под градом пуль ползет с манеркой в руках, чтобы утолить жажду или спасти раненого неприятеля.

Французы молча смотрели из своих траншей на подобных смельчаков, маханием шапок и другими жестами благодарили за участие к их страдающим товарищам; англичане поступали иначе: они стреляли по нашим солдатам, не обращая внимания на крики своих раненых и просьбы их прекратить огонь. Несмотря на то, наши солдатики подбирали тех, кто был поближе. Но их было слишком много: все пространство между неприятельскими траншеями и атакованными батареями было завалено телами.

Убитые лежали на валах и во рвах укреплений, их даже подбирали и за укреплениями в Корабельной слободке.

С отступлением атакующих обе стороны открыли канонаду по всей линии укреплений. Опять загремели выстрелы, полетели бомбы, вырывавшие новые жертвы. Потери от этой канонады были значительны; постоянно носили раненых; баркас за баркасом с печальным грузом отваливал от Павловского мыска и направлялся на Северную сторону к братским могилам. Для уменьшения убыли войска на бастионах были расположены за различными прикрытиями, а резервы отодвинуты назад. К вечеру канонада стала стихать.

На следующее утро по приглашению начальника 3-го отделения оборонительной линии контр-адмирала Панфилова был отслужен на 3-м бастионе благодарственный молебен.