Грэм Робб - Открытие Франции. Увлекательное путешествие длиной 20 000 километров по сокровенным уголкам самой интересной страны мира

Эти грубые действия колонизаторов сыграли важную роль в истории французской политики и государственного управления, но на физической карте Франции эти места выглядели крошечными пятнами. Самая значительная и впечатляющая операция колонизаторов на западе страны – корчевание и выравнивание бокажей – была вандализмом с точки зрения экологии, но лишь слабым намеком на то, что произошло потом. Сегодня высокие насыпи и бесконечные зеленые туннели бокажей сохранились лишь в нескольких местах запада Франции, но не из-за военной колонизации, а потому, что крупное сельское хозяйство изымало у местных жителей их лоскутные поля и устанавливало новый порядок, который требовал единообразия. К середине XIX века уютные, но неудобные живые изгороди уступили место плодородной голой равнине, где росла пшеница. Зима стала рабочим временем. Старики с печалью вспоминали то время, когда они засиживались за разговорами до ночи вместо того, чтобы вовремя лечь спать.

В других местах Франции землю занимали развивавшиеся города. Но темп этой колонизации легче измерить в веках, чем в годах. Из 141 города, население которых с 1810 по 1910 год увеличилось больше чем в три раза, 48 были спутниками Парижа. Еще 37 из них стали частью промышленных зон департаментов Нор и Па-де-Кале, Эльзаса и Лотарингии и шахтерских и мануфактурных центров Лиона и Сент-Этьена. В 1851 году почти десятая часть населения Франции жила в Париже и его пригородах. В 1911 году за пределами столицы и ее предместий обитало уже лишь четыре пятых населения.

Многие города оставались в пределах своих старинных стен. Та массовая миграция внутри страны, которая выжала соки из деревни, была не только деревенским явлением. Каналы и железные дороги помогли расцвести некоторым отдаленным поселениям, но они могли и высосать жизнь из уже существующих городов. Жители города Экс-ан-Прованс снесли старые крепостные стены и провели в город свежую воду (с помощью водохранилища и канала, которые спроектировал Франсуа Золя, отец знаменитого романиста). Но Марсель, их сосед, увеличился вдвое меньше чем за полвека, причем рос он и вдоль побережья, и среди горячих сухих холмов. А Экс, как плод в хранилище, остался прежним по размеру и форме. По численности населения в нем был, как сказали бы демографы, застой: 24 тысячи жителей в 1807 году и 25 тысяч в 1920-м. Несмотря на старания местных коммерсантов, железная дорога обходила Экс стороной до 1870 года, когда наконец ветка линий Гап – Авиньон связала этот город с Альпами и Роной. До 1877 года единственной связью Экса с Марселем была дорога, проходившая через голые холмы, где вредные испарения содовых заводов заглушали запах тимьяна.

Город Бокер на Роне – самый наглядный и впечатляющий пример того, как железные дороги высасывают из города его жителей. С начала Средних веков огромная международная ярмарка в Бокере (21 – 28 июля) была главной торговой связью Франции с Турцией, Грецией и Средним Востоком. Говорили, что за одну неделю эта ярмарка зарабатывает столько денег, сколько Марсельский порт – за целый год. В середине XIX века эта торговая столица Средиземноморья уже угасала. Железная дорога связала Бокер с Лионом, Парижем, Марселем и с Севеннами, где производили шелк, и унесла, как вода, его торговлю. Бокер разделил странную судьбу еще двадцати больших городов, население которых в течение XIX века осталось прежним или уменьшилось. К одиннадцати из этих городов железная дорога была подведена в 1850-х годах, а к середине 1860-х только в трех городах этой группы еще не было вокзала. В Бокере каждый год еще проходила июльская ярмарка, но огромный вначале лагерь торговцев, покупателей и развлекавших эту публику артистов каждый год становился заметно меньше. Вскоре ярмарка стала более живописной, чем прибыльной. Даже сама широкая коричневая Рона словно стала уже и медленнее. В своей Lou Pouèmo dóu Rose («Поэма о Роне», 1896) поэт Мистраль писал о том, что происходило всего лишь одно поколение назад, как о древних временах и сравнивал борозды, протертые канатами барж в камне пристаней, со следами колесниц на римских дорогах. Сейчас бывшие ярмарочные поля Бокера – это длинный плоский берег, который порос сорняками и засыпан мусором. По нему теперь выгуливают собак и шатаются скучающие подростки.

К счастью, здоровье города измеряется не только развитостью его экономики. Сейчас, когда многие большие города окружены мрачными, как берега Стикса, полями унылых бетонных построек, разрастание городов кажется отвратительным и раздражающим побочным действием богатства и упадка. Огромное, как океан, уродство северной части Парижа и нагоняющие тоску пригороды Марселя – тяжелая пошлина с приезжих за эстетические наслаждения, которые они ищут в этих городах. Но до середины XIX века пригороды Марселя были одним из самых красивых зрелищ юга Франции. Холмы, которые располагаются амфитеатром за этим городом, были покрыты крошечными домиками , которые назывались bastidous («деревенский домик») или cabanons («маленькая хижина»). « Куда бы человек ни посмотрел , – писал Стендаль, – он видит маленький ослепительно-белый домик, который выделяется на фоне бледно-зеленой листвы олив». Каждый такой земельный участок был окружен низкой стеной, и все вместе эти стены составляли лабиринт, по размеру равный целому городу . В конце XVII века этих cabanons было больше 6 тысяч, и многими хижинами владели (не декларируя их в налоговых органах) люди, которые в городе имели всего одну комнату, куда не проникало солнце. В 1738 году путешественник из Пруссии насчитал их больше 20 тысяч . Цифра, конечно, была неверной, но хорошо показывает, как много их казалось на взгляд.

Первоначальной причиной заселения холмов был страх. Это он заставил марсельцев открыть для себя и колонизировать холмистые окрестности города. Они поступили как их предки, которые спасались бегством от пиратов в деревни-крепости, расположенные выше побережья. Если горожане предполагали, что корабль, который вошел в их порт, принес с собой заразную болезнь, они перебирались на холмы. Но ужасная эпидемия 1720 года распространилась далеко за пределы города и преодолела чумную стену высотой 7 футов и длиной несколько миль, построенную в департаменте Воклюз. Главной задачей хижин-cabanons было делать жизнь приятнее. Это была колонизация ради удовольствия, не ради выгоды. Именно таким образом расширялось большинство городов Южной и Центральной Франции.

Семья Поля Сезанна и его земляки из Экса наслаждались своими экономически неразвитыми сельскими окрестностями так же, как это делали римские основатели их города. Местность вокруг горы Сент-Виктуар усеяли каменные сельские дома, мастерские художников и рестораны под открытым небом. Вокруг Нима тоже был пояс загородных домиков, но там они назывались mazets. В Сете и Безье их название было baraquettes , в Йере и Тулоне – villas, bastidons и bastidettes. В каждом таком домике были стол, несколько стульев и клочок земли, где росли олива, фиговое дерево или миндальное дерево и несколько виноградных лоз, которые и давали виноград, и служили украшением. Кроме этого, нужно было мало – какой-нибудь музыкальный инструмент, набор boules (шаров для игры) и ружье, чтобы охотиться на птиц. В будние дни недели белые стены домиков сияли на холмах, как крошечные маяки. В субботу или воскресенье марсельцы покидали зловонный порт – кстати, его зловоние усиливали сточные воды, которые стекали с покрытых домами холмов, – и уходили к себе в cabanon. Рядом с хозяином шел осел, который вез в корзинах еду и детей, а на спине – старика или старушку.