Евгений Глущенко - Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования

В сдавшийся город передовая колонна российских войск входила торжественно, чеканя шаг, под звуки хорошо известного тогда даргинского марша, исполненного музыкантами Ширванского полка. Оренбуржцы выделялись безукоризненно чистым новым обмундированием, которое привезли за сотни верст в сундуках. Жители следили за этим маршем «белых рубах» настороженно; но постепенно они успокоились, увидев, что солдаты не разбегаются в стороны ради того, чтобы учинить грабеж и насилие. Зато ликовали и безобразничали сами себя освободившие рабы-персы.

Потом был традиционный смотр войск на небольшой площади перед цитаделью. То был звездный час невысокого лысого человека с веселыми голубыми глазами, который, имея 55 лет от роду, расстроенное на Кавказе здоровье, за три месяца прошел страшные безводные пустыни, деля тяготы со своими товарищами-подчиненными. Они не подвели друг друга. «Генерал Кауфман, – рассказывает Макгахан, – говорил о своих солдатах чуть ли не со слезами на глазах. По его словам, никакой другой солдат в целом мире не вынес бы то, чему русский солдат подвергся в этом походе. И я вполне разделяю его мнение на этот счет» [224].

В полной парадной форме Кауфман выехал перед фронтом войск, построенных «покоем», и громким взволнованным голосом поздравил всех с победой, со славным походом, с достижением цели и именем Государя Императора благодарил солдат и офицеров за службу, труды и подвиги. Подтверждением права благодарить от Высочайшего имени были находившиеся рядом с главнокомандующим Великий князь Николай Константинович и герцог Евгений Максимилианович Лейхтенбергский.

Он выполнил просьбу Государя, сделал то, что не удавалось его предшественникам.

И опять командующий объезжал войска, посещал лазареты, в которых содержалось 80 человек, поздравлял и благодарил людей, заслуживших великую благодарность и уважение.

30 мая была отправлена депеша на имя Императора о взятии Хивы. Нарочный повез ее в Ташкент, откуда по телеграфу, который к тому времени дотянули из Верного, ее должны были передать как телеграмму № 1. В тот же день в войсках отслужили панихиду за упокой Петра I – то был день его рождения – и воинов, погибших в походе.

Однако без сдачи беглого хана победа была неполной. К.П. Кауфману нужен был хан здесь, в Хиве, то есть хан униженный, с которым следовало заключать мирный договор. И Кауфман уговорил Мухаммеда Рахима вернуться, пообещав ему полную безопасность. Встреча победителя и побежденного состоялась 2 июня близ Хивы в тенистом Гандемианском саду, служившем хану загородной резиденцией. Эту встречу описал очевидец, единственный профессиональный журналист, находившийся в тот момент в Хиве, американец Макгахан.

В сопровождении свиты, одетой в богато расшитые халаты, хан появился в Гандемианском саду:

«Хан – человек лет тридцати, с довольно приятным выражением лица, когда оно не отуманивается страхом, как в настоящем случае; у него большие глаза, слегка загнутый орлиный нос, редкая бородка, усы и крупный чувственный рот. По виду он мужчина очень крепкий и могучий, ростом в целых шесть футов и три дюйма (около 2 метров. – Е. Г.), плечи его широки пропорционально этой вышине, и, на мой взгляд, весу в нем должно быть никак не меньше даже семи пудов (более 100 килограммов. – Е. Г.). Одет он был в длинный ярко-синий шелковый халат; на голове была высокая хивинская баранья шапка. Смиренно сидел он перед генералом Кауфманом, едва осмеливаясь поднять на него глаза. Едва ли чувства хана были приятного свойства, когда он очутился в конце концов у ног туркестанского генерал-губернатора, славного ярым-падишаха…

– Так вот, хан, – сказал генерал Кауфман, – вы видите, что мы наконец пришли вас навестить, как я вам обещал еще три года назад.

– Да, на то была воля Аллаха.

– Нет, хан, вы сами были причиной тому. Если бы вы послушались моего совета три года назад и исполнили тогда мои справедливые требования, то никогда не видели бы меня здесь. Другими словами, если бы вы делали, что я вам говорил, то никогда не было бы на то воли Аллаха.

– Удовольствие видеть ярым-падишаха так велико, что я не мог бы желать какой-либо перемены.

Кауфман рассмеялся:

– Могу уверить вас, хан, что в этом случае удовольствие взаимно. Но перейдем к делу. Что вы будете делать? Что думаете предпринять?

– Я предоставляю это решить вам, вашей великой мудрости. Мне же остается пожелать одного – быть слугой великого Белого царя.

– Очень хорошо. Если хотите, вы можете быть не слугой, а другом. Это зависит от вас. Великий Белый царь не желает свергать вас с престола. Он только хочет доказать, что он достаточно могуществен, чтобы можно было оказывать ему пренебрежение, и в этом, надеюсь, вы теперь достаточно убедились. Великий Белый царь слишком велик, чтобы мстить вам. Показав вам свое могущество, он готов теперь простить вас и оставить по-прежнему на престоле при известных условиях, о которых мы с вами, хан, поговорим в другой раз.

– Я знаю, что делал очень дурно, не уступая справедливым требованиям русских, но тогда я не понимал дела, и мне давали дурные советы; впредь я буду лучше знать, что делать. Я благодарю великого Белого царя и славного ярым-падишаха за их великую мудрость и снисхождение ко мне и всегда буду их другом» [225].

Хан ничуть не лгал, когда говорил, что «не понимал дела и мне давали дурные советы». Только заняв Хиву, российские офицеры смогли разобраться в делах ханства и убедиться, что Мухаммед Рахим ничего не смыслил в государственных делах. Он ими просто не занимался, перепоручив проведение и внутренней и внешней политики одному из своих приближенных, Мат-Мураду. Сам же властитель проводил большую часть суток в своем гареме, среди четырех официальных жен и сотни наложниц. Еще он охотился. Правитель независимого азиатского государства в конце XIX в. был чудовищно невежествен. Он ничего не знал об окружавшем его мире, не ведал, где какие страны расположены, не знал, как велико ближайшее соседнее государство – Российская империя, никогда не слышал о существовании Америки. Хан носил при себе золотые часы – подарок английского эмиссара, но они показывали неверное время. Для него в диковинку были астрономические инструменты, которые ему демонстрировал астроном экспедиции.

На несколько часов энергичный американец превратился в «янки при дворе короля Артура» – он рассказывал хану о телеграфе, пароходах, современном вооружении. Хан верил и не верил. Ни о чем подобном ему никогда не говорили его ученейшие мудрецы-улемы, которые всю жизнь читали только Коран. Об этих мудрецах писал Вамбери: «Не менее мучили меня улемы города Хивы. Они желали, чтобы я, как представитель турецко-исламской учености, решил многие мезеле (религиозные вопросы). Как досаждали мне эти тупоумные. в своих колоссальных тюрбанах, когда заводили разговор о том, как следует мыть руки, ноги, лицо, затылок, как согласно со святой религией нужно сидеть, ходить, лежать, спать и т. д.» [226].