Евгений Глущенко - Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования

Константину Петровичу пришлось объясняться и оправдываться, уверяя, будто употребил он жесткую формулировку единственно ради максимальной выразительности, не имея в виду буквального исполнения и надеясь на здравый смысл Головачева.

Были, однако, независимые наблюдатели, которые свидетельствовали не столько в пользу командующего экспедицией, сколько ради восстановления доброго имени русского солдата. Так в книге, которая вышла в свет вскоре после Хивинского похода, бесстрашный Макгахан написал: «Я должен сказать, однако, что случаи насилия против женщин были крайне редки; и хотя русские сражались здесь с варварами, которые совершили всевозможные жестокости над пленными, что в значительной мере могло бы извинить жестокость со стороны солдат, тем не менее поведение их было бесконечно лучше, нежели поведение других европейских войск в европейских войнах» [233].

Схожее мнение высказал в печати другой иностранный очевидец сражений с туркменами, прикомандированный к штабу Кауфмана прусский офицер Штумм.

Несмотря на громкий общественный резонанс, операция против иомудов в русских военно-колониальных кругах была встречена с одобрением и стала в определенном смысле образцовой. Наказание иомудов в 1873 г. было всего лишь прелюдией к войне с другими туркменскими племенами, к которой исподволь готовились в военном ведомстве и Кавказском военном округе. Имея целью сбор разведывательной информации, ранней весной 1879 г. полковник Генерального штаба Н.И. Гродеков, участник Хивинского похода и будущий генерал-губернатор Туркестана, совершил поездку из Ташкента в Афганистан и Персию. Он собирал сведения о туркменах, методически разорявших пограничные районы этих стран. В обширном докладе на имя начальника Главного штаба Ф.Л. Гейдена разведчик сообщал, что победы над туркменами-текинцами можно будет достичь, если «действовать. так, как действовали против иомудов туркестанские войска в 1873 году, то есть беспощадно истребить все попадающееся на пути и наложить на оставшихся от погрома тяжелую контрибуцию лошадьми и отчасти деньгами. Это будет одно из самых человеколюбивых дел нашего Императора. Туркмены – это черное пятно на земном шаре, это стыд человечеству, которое их терпит. Если торговцы неграми поставлены вне законов всех наций, то и туркмены должны быть поставлены в такое же положение. Что бы там ни писали Скайлер и К° о же-стокостях русских в иомудскую экспедицию 1873 года, во всяком случае приказ генерала Кауфмана об истреблении иомудов есть, по моему мнению, самый человеколюбивый акт, который когда-либо был издан, ибо он клонится к спасению и благополучию миллионов людей» [234].

Гейден включил автора доклада в состав новой экспедиции против текинцев, одобрив тем самым его подход к туркменской проблеме.

Спустя много десятилетий Кауфман был снова, и не раз, заклеймен советскими историками. В уже упомянутом труде Н.А. Халфин писал: «Зверское истребление туркменов и разграбление их кочевий, по мнению царских властей, должно было оказать моральное воздействие на хивинское население, подорвав в нем какое-либо стремление к сопротивлению, но фактически это был акт неоправданной жестокости, не находящей никакого объяснения» [235].

Жестокость, однако, была проявлена только по отношению к племени иомудов, которое терроризировало мирных скотоводов и земледельцев, то есть «хивинское население». Как известно, Кауфман строго взыскивал с тех из своих людей, кто обижал мирных жителей. Узбеки-земледельцы, кстати, с одобрением встретили сообщение о разгроме иомудов, оно их обрадовало, то есть действительно оказало «моральное воздействие». положительное.

Кауфман не был злодеем, совсем наоборот, это был человек весьма гуманный, просто он был верноподданным своего Государя в истинном значении слова. У него был приказ: обеспечить безопасность российских границ и торговли. Сделать это путем мирных переговоров ранее не удавалось. Придя в Хиву, Кауфман обнаружил, что наказывать следует не столько хана, сколько туркмен-иомудов, контролировавших хана. Надеяться на мирные переговоры с этим племенем не приходилось, так как иомуды не желали по собственной воле отказаться от веками сложившегося образа жизни, включавшего захват чужого скота и пленных для продажи в рабство. Кауфману выбирать было не из чего – оставалось принуждение военной силой, которое нежестоким быть не может. Если бы он этого не сделал, его поход в Хиву был бы напрасным делом. Таковы были реалии колониальной войны.

И еще одно обстоятельство: русские проявили жестокость по отношению к противнику воинственному и жестокому, имевшему к тому же ряд преимуществ – численное превосходство, великолепный конский состав, знание местности. Как и хан, туркменские старшины знали, что русские угрожают походом против них, а значит, могли подготовиться, хотя бы приобрести современные ружья. Однако они самонадеянно решили, что русские не дойдут до них, а если дойдут, то будут растоптаны их конницей, лучшей в Средней Азии. Отказавшись от подготовки к иноземному вторжению, они понесли большие потери.

Итак, расправа с непокорным племенем завершилась к удовлетворению хана Мухаммеда Рахима и узбекского населения оазиса. Хан и депутаты от торгово-земледельческого люда благодарили командующего. Хан, кстати, очень привязался к Кауфману, посещал его каждый день, найдя в его лице просвещенного наставника, которого был лишен в свои юные годы. Зная, что русские скоро уйдут, хан стремился как можно больше узнать и перенять от них. Он присутствовал на всех войсковых смотрах и учениях, с помощью русских офицеров и чиновников стал разбираться в запутанных и запущенных делах своего ханства. И это ему понравилось. От природы у него были явно хорошие задатки.

По настоянию Кауфмана хан подписал манифест об освобождении 40 тысяч рабов-персов; они давно ждали русских и теперь в большинстве покинули хозяев, сбились в шайки и стали мстить своим поработителям. Русское командование обещало вывести бывших невольников за пределы ханства, что и было сделано, однако многие, так или иначе связанные с Хивой, остались и поплатились жизнью – иомуды не простили им своего поражения и вынужденного отказа от подневольной рабочей силы.

Отмена рабства и работорговли в Хиве была сильным пропагандистским ходом России в ее соперничестве с европейскими державами, в какой-то степени смягчившим негативные последствия иомудской экспедиции. Поощрительными статьями откликнулись даже британские газеты.

С достижением хивинских пределов нельзя было считать, однако, решенной задачу обеспечения российских интересов в этом регионе Средней Азии. Уйдут русские солдаты и казаки – и все вернется на круги своя: возобновятся грабежи, охота за рабами, работорговля. Требовалось постоянное российское присутствие. На запрос Кауфмана об отторжении в пользу России части хивинских земель на правом берегу Амударьи к началу августа в Хиву пришла (с нарочным из Ташкента) телеграмма с Высочайшим согласием. После этого можно было заключать мирный трактат.