Олег Помозов - День освобождения Сибири

Что же касается красногвардейцев, то им, спустя некоторое время, всё-таки удалось взломать тяжелые двери в доме архиепископа, после чего беспрепятственно войти внутрь. Там они сразу же взяли отца Сильвестра под стражу и произвели в доме архипастыря обыск. Толпа, скопившаяся у здания, начала возбуждённо гудеть, когда архиепископа под конвоем вывели на улицу; с точки зрения прихожан, сбывались самые худшие прогнозы: жидомасоны начали осуществлять свои коварные замыслы по физическому уничтожению православных священников. В ответ люди попытались отбить у караула арестованного архиерея, но решительные действия командира красногвардейского отряда мгновенно пресекли эти дерзкие поползновения. Недолго думая, он просто взял и выстрелил в первого же бросившегося ему навстречу человека и убил его наповал. Стоявшие тут же конвойные арестантской команды, подражая своему командиру, также мгновенно передёрнули затворы трёхлинеек и нацелили их в толпу. После чего безоружные прихожане по большей части сразу же начали, поторапливаясь, расходиться, а некоторые, у кого нервы оказались недостаточно крепкими, даже стали разбегаться в разные стороны.

Арестованного архиепископа отвели в Дом республики [316], где находился штаб Красной гвардии, и поместили в подвал, в котором к тому времени уже содержались под стражей два священника. Ими оказались знакомый нам протоиерей Никольского собора Александр Соловьёв и ключарь той же церкви Фёдор Чемагин, именно он подал с кафедральной колокольни тревожный сигнал набата, за что и был арестован. Тут же в грязном и пропахшем сыростью подвале находились и другие узники, которые, как писала всё та же семипалатинская газета «Свободная речь», подходили к архиерею для принятия благословения и вследствие этого «в грязной атмосфере физической почувствовались чистые струи атмосферы духовной».

На следующий день отца Сильвестра перевели в другое, более подходящее для его сана, помещение и начали обращаться с ним немного корректнее, и всё потому, что за окнами Дома республики бушевала в тот момент возбуждённая толпа верующих, значительную группу которой составляли очень напористые и крикливые женщины, требовавшие во всеуслышание немедленного освобождения архиепископа и двух других арестованных священников. Однако, несмотря ни на что, ещё весь следующий день арестанты провели в заключении и вышли на свободу лишь 21 февраля. Такова версия семипалатинской «Свободной речи».

В трактовке же советских хроникёров арест омского архиепископа всегда связывался с попыткой оппозиции произвести в городе вооружённый мятеж, и никаких других причин для данного инцидента якобы не существовало (ничего личного, как говорится). В ходе февральского выступления, по утверждению тех же источников, мятежники намеревались захватить штаб Красной гвардии, пороховой и артиллерийский склады, а также арестовать ведущих партийных и советских работников. А во главе всего заговора, согласно тому же источнику, якобы находился архиепископ Сильвестр, именно по его распоряжению должен был зазвучать «пасхальный» звон колоколов, созывая участников вооруженного переворота на заранее обговорённые позиции. Вынуждаемые данными сведениями к действию большевики с целью каким-то образом предотвратить надвигавшиеся события заранее взяли архиерея под стражу.

Так или иначе, но днём 20 февраля, и в этом обе версии абсолютно схожи, в Омске действительно имел место ряд крупных протестных выступлений, вылившихся в многочисленные несанкционированные митинги, беспощадно разгоняемые отрядами Красной гвардии. Самые массовые скопления людей произошли в тот день на Соборной площади, на центральном рынке, а также на Люблинском проспекте, главной улице города. И без того перевозбуждённую толпу православных верующих, по свидетельству очевидцев тех событий, ещё более распыляли политические агитаторы, призывавшие народ на неповиновение и сопротивление власти большевиков («антихристов», «безбожников» и одновременно «предателей дела революции», всё как бы вместе, в одном флаконе, что называется).

Появлявшиеся отряды пролетарской гвардии митингующие, как правило, встречали свистом и неодобрительными выкриками, раздавались в их адрес и откровенные угрозы. На неоднократные предложения разойтись многочисленная людская толпа, как правило, отвечала вызывающим улюлюканьем, после чего в большинстве случаев звучали предупредительные выстрелы вверх, а потом — стрельба в сторону протестующих холостыми патронами. После чего люди, что вполне естественно, начинали в панике разбегаться, однако, видя, что жертв нет, и понимая, что огонь ведётся, по всей видимости, не на поражение, вновь собирались в оживлённые группы, желая продолжать противостояние с вооруженными, но оказавшимися недостаточно решительными красногвардейцами.

Тогда в дело шли приклады, после чего возмущённые граждане постепенно начинали, наконец, расходиться и покидать места массового скопления. Если не помогало и это, тогда большевики в виде исключения прибегали к последнему, наконец, средству и отдавали приказ о применении боевых патронов, после чего происходила стрельба уже на поражение. Таким образом, несколько человек в ходе омских беспорядков были убиты, а многие получили ранения. В отдельных местах столкновения продолжались ещё и всю последующую ночь, причём с применением огнестрельного оружия, но теперь уже с обеих сторон. Однако к утру 21 февраля сопротивление оппозиции оказалось окончательно сломленным, главные площади города, центральный проспект, а также железнодорожный мост охранялись вооруженными солдатами и рабочими красногвардейцами. В городе действовало военное положение, прекратились занятия в учебных заведениях, не работали в те дни многие учреждения и предприятия.

Особенно много людей пострадало во время подавления «поповского бунта» от рук незадолго до того прибывшего в город продовольственного отряда из Петрограда, состоявшего из матросов Балтики. Грозные «соколы» революции произвели даже несколько расстрелов, что называется, без суда и следствия. Об этом, в частности, сообщил на общем собрании рабочих депо станции Омск председатель областного исполкома большевик Владимир Косарев («Пролетарий», Омск, № 9 от 1 марта 1918 г.). Те же самые столичные «гости» в ходе подавления мятежа устраивали несанкционированные аресты и обыски, в результате чего от населения поступили многочисленные жалобы о хищении имущества. И ещё один неприглядный факт был вскрыт в докладе Косарева: по его словам, после подавления мятежа в исполком из многих городских питейных заведений пришли извещения о неоплаченных счетах праздновавшей победу матросни. Рассмотрев случаи откровенного самосуда, по предложению Николая Яковлева, в то время ещё председателя Западно-Сибирского совдепа, общее собрание вынесло резолюцию, категорически осудившую подобного рода незаконные методы борьбы с оппозицией… Однако нашлись люди, которые выступили против такого решения, ими оказались так называемые эсеры-максималисты, посчитавшие, что в условиях обострения классовой борьбы к врагам народа можно и нужно применять самые решительные меры [317].