Валерий Шубинский - Гапон

Герасимов решил, что Гапон — «неопасный враг и бесполезный друг», что как агент он «не стоит ни копейки», и доложил это Дурново. Но Рачковский одержал верх. Старик Дурново был в нервном настроении: террористы охотились за ним по пятам, он даже не мог отужинать с очередной дамой сердца. В общем, что бы ни делали подчиненные, лишь бы не бездействовали. Дурново не был человеком масштаба Плеве: это был реакционер без всякой собственной стратегии, без всякого собственного представления о реальности, карикатурный чиновный сластолюбец на седьмом десятке.

Но Рачковский-то? Неужели он относился к вербовке Гапона всерьез? Какими достоинствами должен обладать агент полиции? Незаметность. Верность. Выдержка. Аккуратность. Трудно придумать худшего агента, чем всероссийски знаменитый, экспансивный, нервный, постоянно норовящий всех обмануть и переиграть Гапон.

Но если Рачковский понимал это, возможно, он преследовал какие-то другие цели?

Точно датировать разговор в «Кафе де Пари» невозможно. Зато документы, касающиеся «Собрания», точно датированы.

22 января — письмо Тимирязева градоначальнику фон Лауницу с просьбой дать скорейший ход прошению Варнашёва об утверждении списка членов правления. «Тимирязев заявлял, что члены правления настроены миролюбиво и заслуживают прощения; просил приказать приставам не теснить отделов, действующих по уставу, и говорил, что за рабочими, только что перенесшими тяжелую болезнь и еще не оправившимися, надо ходить любовно и не раздражать их» [60] Красная летопись. 1922. № 1. С. 300–314. .

31 января — доклад полковника Герасимова: «По имеющимся сведениям, в число членов возрождающегося Собрания русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга (б. Гапоновцы) в настоящее время записались преимущественно социал-демократы, которые под личиной легальных собраний предполагают вести социал-демократическую пропаганду и отделами собраний пользоваться как социал-демократическими клубами…»

Дальше Герасимов добавляет, что то же самое имеет место и в ушаковской организации.

2 февраля — письмо Витте Дурново: «„Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга“ обратилось ко мне с ходатайством о разрешении действительным его членам собираться согласно уставу, в специально нанятых и оборудованных помещениях.

Так как разрешение на открытие 11 отделов „Собрания русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга“ последовало со стороны Министерства внутренних дел еще в начале декабря и так как Санкт-Петербургский градоначальник и в настоящее время не находит препятствий к деятельности названного „Собрания“, то, казалось бы, не может быть затруднений к удовлетворению желания просителей, тем более что руководство этим собранием принимает на себя инженер Демчинский…»

Итак, Тимирязев покровительствует «Собранию», Герасимов начинает атаку на него, а Витте вроде бы за «Собрание», но без Гапона, а с назначенным руководителем. Это происходит как раз в те дни, когда Кузин и Черемухин выбивают деньги из Матюшенского в Саратове.

Связано ли это с «вербовкой»? Думается — да. Одно из двух: либо Гапона решили хорошенько «обложить», чтобы он не мог дернуться, либо Герасимов, наоборот, захотел побыстрее прикрыть «Собрание» и лишить его лидера стимулов для сотрудничества с Рачковским.

Почему? Дело в том, что с точки зрения Герасимова вербовка Гапона была делом не только бесполезным, но и вредным. У Герасимова была своя полицейская тактика, которую он описывает так: «По системе Зубатова… задача полиции сводилась к тому, чтобы установить личный состав революционной организации и затем ликвидировать ее. Моя задача заключалась в том, чтобы в известных случаях оберечь от арестов и сохранить те центры революционных партий, в которых имелись верные и надежные агенты». При этом в такой центр, где работал «секретный и надежный агент», новых агентов вводить не следовало, чтобы не мешать уже работающим.

Для Азефа эта система была — сущий рай. Она и делала возможной его двойную игру. Рачковский же об этой двойной игре явно догадывался. Как раз недавно имели место недвусмысленные сообщения агента Татарова — им только не хотели верить, так же как революционеры не верили, к примеру, информации перебежчиков Меньшикова и Бакая, да и того же Татарова, который тщетно «раскрывал глаза» на Азефа обеим сторонам. И вот хитрый Петр Иванович решил запустить наживку — посмотреть, какова будет реакция. А Герасимов, Азефу веривший, считал эту «наживку» бессмысленной и опасной.

Это лишь гипотеза; из писавших о гибели Гапона авторов к ней вплотную подходит Б. И. Николаевский. В. Л. Бурцев и вслед за ним И. Н. Ксенофонтов считали, что Рачковский решил просто убрать назойливого авантюриста Гапона руками эсеров. Одно, впрочем, совершенно не исключает другого.

Переговоры с градоначальником В. Ф. фон дер Лауницем (сменившим 31 декабря 1905 года Трепова) о судьбе «Собрания» продолжались уже после разоблачений Петрова.

16 февраля Демчинский подал прошение об открытии отделов на строгих ограничительных условиях («В один и тот же день не может быть открыто более двух отделов», «О всяком собрании какого-либо из отделов должен был уведомлен местный пристав», «На танцевальных вечерах не допускаются собеседования на политические темы» — и пр.). Но новый градоначальник (более несгибаемо-правый, чем Трепов) уже принял решение. 20 февраля он подает в Министерство внутренних дел следующую записку:

«Дабы избегнуть всегда возможного столкновения с рабочей массой, как силой, я считал бы положительно необходимым в интересах охраны порядка и общественной безопасности в столице, чтобы впредь до созыва Государственной Думы и издания закона о профессиональных союзах никакие организации среди рабочих не были допускаемы.

Формальным основанием для отклонения ходатайства Демчинского может служить то обстоятельство, что с закрытием „Собрания русских фабрично-заводских рабочих“ 10 января 1905 года устав его признан недействительным, и, несмотря на предложение градоначальника выработать проект нового устава, который гарантировал бы легальное направление деятельности „Собрания рабочих“, — таковой проект до сего времени не предложен».

Гапон, конечно, рассчитывал на иное. Впрочем, уже трудно понять, на что он, запутавшийся, рассчитывал. Рачковский встречался с ним еще два раза. Показывал, между прочим, намечавшиеся к публикации копии переписки между Циллиакусом и Акаси — чтобы продемонстрировать, чего стоит русская революционная эмиграция. Так Гапон узнал, на какие деньги устраивалась экспедиция «Графтона». В эти же дни он ходил к Лопухину — хлопотать о помощи в деле Матюшенского. Лопухин, еще лояльный к бывшим коллегам, советовал Гапону не упорствовать и рассказать, что знает. Гапон отвечал, что если все расскажет — будет как Самсон, остриженный Далилой. То же говорил он — в это же примерно время — Грибовскому о своих переживаниях после потери духовного сана.